Артур Куки в возрасте сорока девяти лет был отцом троих взрослых детей. Он гордился своей способностью сохранять хорошие отношения с бывшей женой, снова вышедшей замуж, и с детьми, не обижавшимися на него за распад их семьи. Когда Элен впервые встретила его на унылой до слез вечеринке с выпивкой, устроенной одним из ее поклонников, она подумала, что он выглядит в точности как яйцо. Улыбающееся яйцо. Он был не высок, не слишком обременен шевелюрой, не особо хорошо одет и не имел никаких привлекательных для нее физических качеств. Но слишком скоропалительно оценив то, чего у него не было, Элен не заметила того, чем он обладал. Она обнаружила это значительно позже.
Артур был милым, остроумным, энергичным и щедрым. Поняв, что разговаривает с ним по простой причине отсутствия более приличного собеседника, она обратила внимание на острый взгляд его карих глаз, замечавших все вокруг, улыбку, постоянно присутствующую на веселом лице, и заразительный раскатистый смех. Рука, прикоснувшаяся к ее локтю, была мягкой и нежной; когда он говорил, его голос был полон понимания, а когда слушал, то делал это так внимательно, будто она была самой замечательной женщиной из всех, которых он когда-либо встречал. К концу вечера она уже ни с кем больше не говорила и полностью игнорировала мужчину, с которым приехала. Артур пригласил ее выпить где-нибудь в другом месте, и она покинула кавалера, с которым пришла, без всяких объяснений, зная, что тот не представляет больше для нее никакого интереса.
Они отправились в тихий бар с видом на залив и сидели там при свете свечей, слушая сентиментальную музыку, сопровождаемую наркотическим шумом прибоя, и разговаривали в течение нескольких часов. К тому времени, когда Артур привез ее домой, он знал уже почти все о Рамоне, Федерике и Хэле. Она предоставила ему возможность «раздеть» ее душу с помощью нескольких бокалов вина, пока не осталась перед ним совсем обнаженной, одинокой и несчастной. Затем он снова помог ей «одеться» с помощью комплиментов и слов ободрения и сочувствия. Проснувшись на следующее утро, она посмотрела в зеркало и увидела удивленно глядевшую на нее изможденную старую женщину. Ошеломленная этим зрелищем, она поручила матери присмотреть за детьми и на полдня исчезла в городе, чтобы избавиться от статуса брошенной жены Рамона и появиться в качестве совершенно другой личности. Когда помолодевшая Элен вернулась домой, мать сказала ей, что звонил мужчина по имени Артур. Услышав эту весть, она улыбнулась так, как, насколько помнила Полли, не улыбалась уже очень давно.
Артур вселил в нее веру в себя. Похоже было, что он сумел понять как ее саму, так и ее нужды. Он держал ее за руку, когда та начинала предательски дрожать, и учил глубокому дыханию, когда она ощущала нервозность. Он постоянно звонил ей, порой безо всякой причины, чтобы только услышать ее голос и убедиться, что с ней все в порядке. Он дал ей ощущение защищенности и заставил ее легкомысленно смеяться до колик в животе, как в те ее первые благословенные годы, прожитые с Рамоном. Он помог ей осознать, что ничто в этом мире не достойно сожаления, и она вдруг поняла, почему Ингрид всегда счастлива — просто потому, что всегда витает в призрачном мире, где нет забот, постоянно досаждающих более приземленным людям. Она никогда не смогла бы стать такой, как Ингрид, но теперь, по крайней мере, способна была увидеть ее мир и двигаться в нужном для себя направлении. По мере того как Артур постепенно приучал ее к тому, что он всегда рядом и очень привязан к ней, она с ужасом ожидала перспективы перехода их отношений в физическую плоскость. Секс с Рамоном был чем-то неземным, и никто не мог с ним здесь сравниться, а тем более Артур. Он уж никак не являл собой воплощение мужественности, не занимался спортом и выглядел неуклюжим. Ему нравилась хорошая еда, хорошее вино и хорошая компания, но она совершенно не могла представить его в постели и боялась, что сексуальный опыт разрушит их взаимоотношения. Поэтому, когда он попытался поцеловать ее, она дала отпор его поползновениям. Но зоркие карие глаза Артура замечали любую мелочь. Он не принадлежал к тому типу людей, которых отказ смущает и заставляет погружаться в горестные размышления. Если уж он собирался что-то сказать, то просто это озвучивал.