— Скажи мне что-нибудь, Эстелла, скажи, — молил он, прижавшись к ней лицом и шепча ей на ухо. — Открой глаза, любовь моя. Пожалуйста, не умирай.
Она лежала неподвижно. Он в ужасе посмотрел на ее бледное лицо и заметил в нежном изгибе ее губ ускользающий след той улыбки, которую она ему несла. Он поднес к ее губам палец, надеясь ощутить дыхание, но она была бездыханна. Уже ничего нельзя было сделать, чтобы вернуть ее. Он взял безвольное тело на руки и прижал к своему сердцу, затем издал громкий, из самой глубины своей сущности, скорбный крик, осознав, что именно он и убил ее.
— Кто она? — спросил кто-то из толпы.
— Моя жена, — простонал он, раскачиваясь с безумным видом вперед и назад.
Рамон повез женщину, которую любил как никого другого, обратно в Запаллар. Когда Мария узнала страшную весть, она свалилась, охваченная смертельной лихорадкой, и лежала, погруженная в транс и равнодушная к мольбам Пабло Реги, неотлучно дежурившего у ее постели. Мариана немедленно примчалась в их дом, чтобы обнять их обоих, поскольку полюбила свою невестку как собственную дочь. Только Рамонсито не плакал и оставался внешне спокойным. Мариана объяснила внуку, что его мама отправилась жить к Иисусу и теперь смотрит на него с небес и посылает ему свою любовь. Но Рамонсито только кивнул и обнял ее. Мариана была смущена. Его зрелость беспокоила ее, поскольку она не услышала ни слез его сердца, ни плача его души.
Как и предсказывала Фортуна, миллионы людей ощутят его скорбь в тех словах, которые ему предстояло написать в будущем. Но в тот момент он не был способен осознать глубину своего горя или найти способ, как его выразить.
Сломленный горем и окончательно поседевший Рамон не мог смириться с потерей своей любимой Эстеллы. Он прижался к груди матери, но затем выпрямился, чтобы не показывать свою слабость перед сыном. Увидев Рамона, Мария вышла из состояния транса и рассказала всем присутствующим о предсказании Фортуны. Рамон покачал головой.
— Она умерла вместо меня, — печально сказал он.
— Она умерла потому, что пришло ее время, — возразила Мария. — Именно поэтому Фортуна не смогла увидеть лица.
Когда Игнасио Кампионе постучал в двери дома Пабло Реги, все присутствующие, скорбящие об утрате Эстеллы, обменялись недоуменными взглядами. Он вошел уверенным шагом человека, который больше не в силах оставаться в стороне.
— Прости меня, сын, — сказал он, обнимая Рамона, в смущении смотревшего на мать из-за плеча отца. Мариана пожала плечами, а потом залилась слезами. — Ты ведь не считаешь меня совсем тупым, — сказал Игнасио, похлопывая сына по спине. Рамон просто не находил слов. Он прижался лицом к шее отца и зарыдал.
Эстеллу похоронили на вершине холма, обращенной к морю, в тени высокой сосны. Позже Пабло Рега извинился перед Освальдо Гарсия Сегундо, поскольку с этого момента он разговаривал только с дочерью. В отличие от Освальдо Эстелла отвечала ему. Он слышал ее голос в шуме прибоя и ощущал ее дыхание в ветре, всегда приносившем с собой нежный запах роз.
Рамон смотрел на горизонт и вспоминал все свои безрассудные эгоистичные поступки, разрушившие столько жизней. Он думал о тех, кого любил, но потерял. Потом он посмотрел вниз на своего одиннадцатилетнего сына. Рамонсито тоже взглянул на отца и улыбнулся. В его улыбке Рамон увидел надежду Федерики и слезы Хэла, разочарование Элен и безоглядную любовь Эстеллы. Он проглотил сожаление, застрявшее в горле, как горсть гвоздей. Положив руку на плечо сына, он молча поклялся, что возместит проявленную к близким людям черствость любовью к Рамонсито. Он всегда будет с ним и станет другим, о чем когда-то так умоляла его Элен.
Бросив на крышку гроба единственную красную розу, он ушел уже совсем другим человеком.
Глава 32
Элен, Джейк и Полли беспомощно сидели у телевизора, слушая последние новости о крушении. Обеспокоенным родственникам сообщили о количестве жертв, но тела погибших еще продолжали доставать, и не было никаких новостей о Тоби и Джулиане. Артур срочно приехал из офиса, а Хэла забрали из школы. Кухня Полли, казалось, вибрировала в резонанс с охватившим всех горестным настроением. Модели Джейка валялись повсюду, как рассыпанные спички, по полам и на столе, куда он посбрасывал их во внезапном приступе злости и раскаяния. Полли пыталась помочь ему, но все было напрасно — его мучили стыд и угрызения совести за то, что его предрассудки заслонили собой истинные жизненные ценности.