— Я просто не могу поверить, что буду жить здесь всегда, — восхищенно ахнула Федерика, бросаясь на кровать.
— И не только это. У тебя будет мое имя, а потом — мои дети. Мы наполним этот дом топотом маленьких ножек, — добавил он, устраиваясь рядом и нежно целуя ее.
— О Торквилл. Я никогда не была так счастлива, — сказала она, обхватывая его лицо руками. — Ты — это все, о чем я только могла мечтать.
— А ты — это мечта, воплотившаяся в реальность. Я искал тебя всю свою жизнь, — произнес он, улыбаясь ей. — Ты нежна и чувственна. Ты подобна ангелу и чиста как снег. Я не могу понять, что ты во мне увидела, ведь у меня множество недостатков.
Она восторженно смотрела в его светлые глаза и думала, почему Артур ему не доверяет — ведь у него было самое заслуживающее доверия выражение лица, которое она когда-либо встречала.
Позже, когда она восхищалась гардеробными комнатами, наполненными костюмами от Шанель, туфлями от Феррагамо, бельем от Ла Перта и драгоценностями от Тиффани, она узнала, что все эти новые вещи были куплены для нее Торквиллом, а все ее старые вещи исчезли. Когда она спросила, куда они подевались, он сообщил, что подарил их миссис Хьюджес, экономке.
— У нее есть дочь примерно твоего возраста, но у них туговато с деньгами, дорогая. Кроме того, ты теперь стала другой, сейчас ты со мной, — пояснил он, заключая ее в объятия. — Ты сбрасываешь свою старую кожу вместе с прежним именем. Ты будешь миссис Торквилл Дженсен, и я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее.
Федерика предпочла бы, чтобы он вначале поинтересовался ее мнением, но не захотела выглядеть неблагодарной. Она просто ответила, что он слишком щедр и что она всего этого не заслуживает. Его очевидное обожание рассеяло ее страхи и снова улучшило настроение. Она не хотела ничего, кроме как радовать его своей любовью. Любуясь своим новым обликом, она вспоминала, как больше десяти лет назад в Вине с неприязнью смотрела на свое отражение в зеркале. После стольких разочарований она заслужила Торквилла.
Она мечтала разделить новости с отцом, но вспомнила о том, что он не общался с ними уже много лет. Несмотря на душевный подъем, она ощущала и странное разочарование. Сейчас, когда у нее есть Торквилл, ей не нужно больше искать счастье в мерцающем великолепии шкатулки с бабочкой — в этом больше не было нужды. Тени прошлого сменил яркий свет ее новой жизни. Она больше не нуждалась в своих воспоминаниях и была намерена обзавестись новыми впечатлениями вместе с Торквиллом. Поставив шкатулку на прикроватную тумбочку, она закрыла крышку.
Сэм провел ночь накануне свадьбы Федерики в кожаном кресле Нуньо, перечитывая «Графа Монте-Кристо» Александра Дюма — историю наиболее успешного возмездия, описанного в литературе. На рассвете его разбудило пение ранних пташек. Он огляделся, удивляясь тому, что ухитрился заснуть в такую ночь. Потирая усталые глаза, он смотрел в окно на мимолетный облик туманного утра. Сад был окутан легкой летней дымкой, будто накидкой из мерцающей паутины, в которой таилось обещание великолепного летнего дня.
Но Сэму он не обещал ничего, кроме глубочайшего разочарования.
Когда в восемь утра в комнату зашел Нуньо, он обнаружил там своего внука, с мрачным видом смотревшего в окно.
— Я хотел бы думать, что тебя продержала здесь всю ночь одна из моих книг, — сказал он, глядя на увесистый том Дюма, лежавший на его коленях.
Сэм медленно повернулся и уставился на деда.
— А я хотел бы заточить Торквилла Дженсена в замок Иф, — простонал он.
— А! — понимающе вздохнул Нуньо и закивал головой. — Сегодня юная Федерика выходит замуж.
— Верно, — подтвердил Сэм, снимая очки и протирая их с помощью своей рубашки.
— Любовь — это мудрость дурака и глупость мудреца, — процитировал Нуньо и поднял вверх свою лохматую бровь.
— Нуньо, сегодня у меня не то настроение, но, чтобы удовлетворить потребности твоего эго, я сообщу, что это Уильям Кук, «Жизнь Сэмюэля Фута».
— Мольто бене, каро. Даже в моменты великого отчаяния ты способен сохранять свой разум и радовать старика.
— Я вовсе не влюблен в Феде, Нуньо. Я уже говорил тебе, что просто не желаю видеть ее несчастной. — Затем он раздраженно добавил: — Не думаю, что я пойду в церковь, поскольку лицезрение самодовольной физиономии Торквилла Дженсена может толкнуть меня на поступок, о котором я потом буду сожалеть.