— Как дети?
— Они счастливы здесь. Конечно, они скучают без вас обоих. Они очень любят вас и Начо. И я тоже, — произнесла она, нервно затянувшись. Внезапно она ощутила болезненный приступ ностальгии, который застал ее врасплох.
— Ты счастлива? — спросила Мариана, почувствовав в голосе своей невестки страдание.
Элен молчала. Ей хотелось бы сказать, что она счастлива, но она и сама не знала, так ли это на самом деле. Сейчас она знала лишь то, что по какой-то непонятной причине скучает по Рамону и хочет его услышать.
— Да, — ответила она безразличным голосом.
— Я рада, — сказала Мариана, вовсе не убежденная ее словами.
— Конечно, потребуется время, чтобы снова привыкнуть к здешней жизни, — пояснила Элен. — Я так одинока, — неожиданно добавила она к собственному удивлению, гадая, откуда, к дьяволу, это попало на язык.
— Ты привыкнешь. Это очень непростое дело — начать все сначала в новой стране. Иногда кажется, что в другом месте и трава зеленее, а потом оказывается, что твои проблемы всюду следуют за тобой по пятам.
— Да, — ответила Элен автоматически. Она вдруг осознала, что Мариана была права. Ее проблемы отправились вместе с ней в Польперро. Она по-прежнему одинока. Она верила, что возвращение домой все изменит, что она сможет снова вернуться в детство, в то идиллическое состояние, в котором пребывала до тех пор, пока ответственность за других и домашние заботы не сделали ее другой.
— Часто не ценишь то, что имеешь, пока не потеряешь, — печально добавила Мариана. — Что мне передать Рамону? — Она все еще надеялась, что они поймут, что нужно сохранить то, что они имели раньше.
— Скажите ему, что дети скучают без него. Пусть он позвонит или напишет, а еще лучше — пусть приедет навестить их, — сказала она, не в силах скрыть горечь своих слов. — Попросите, чтобы он не бросал их, потому что они нуждаются в нем.
— А что насчет тебя, ми амор?
— Ничего. Я звоню только ради детей, — решительно произнесла она.
— Буэно. Я скажу ему, — ответила Мариана. — Пожалуйста, передай детям, что мы их любим и ужасно без них скучаем. Может, они напишут нам, мы будем так рады получить от них весточку.
— Конечно. Мне так жаль. Я об этом и не подумала, — виновато сказала Элен, мысленно сделав себе пометку дать детям задание нарисовать картинки своего нового дома и отправить их старикам.
Положив трубку, Элен обессиленно упала в кресло, почувствовав, что в ее мысли начали вползать сомнения. Может быть, она действительно поступила опрометчиво? Ее терзали воспоминания о Чили. Проклиная эту страну, сейчас она тосковала по ней. Она представляла себе своих друзей, яркое сияние солнца, берег, аромат апельсиновых деревьев в саду, смех детей, игравших на улице, и даже лай пса сеньоры Бараки. Она вспоминала о тех днях, когда Рамон возвращался домой в ее распахнутые объятия, брал ее на руки и нес прямо в спальню, где они часами предавались любви, вновь открывая друг друга после долгих недель разлуки. Это были счастливые времена. Даже когда она возненавидела его, в тот последний приезд, он и то ухитрился дать ей удовлетворение. Такова была сила его натуры. Она вкусила горечь лишь потому, что не смогла постичь его характер и приспособиться к нему. И вот теперь она оказалась на другом конце земли, но, как и прежде, не избавилась от стремления обладать им. Она не смела спросить себя, не потому ли она увезла детей в Англию, что хотела заставить его отреагировать на это решение, поскольку в последнее время он не реагировал так, как она того хотела. Он разрешил ей уехать. И что теперь?
Выключив свет в комнате Федерики, она сообщила ей, что говорила с Абуэлитой, которая шлет ей привет и свою любовь и просит нарисовать их новый дом. Вначале Федерика обрадовалась. Она закрыла глаза и представила картину, которую нарисует, и письмо, которое напишет. Но потом она ощутила, как ее сердце сжала тоска. Она вспомнила доброе лицо бабушки, летний дом в Качагуа, который ей так нравился, синее море и мягкий песок, так непохожий на песок Англии. Она вспомнила деда в его неизменной панаме, прогулки на пони на побережье Папудо и милого ее сердцу Расту. И тут вдруг она вспомнила об обещании матери купить ей щенка и расплакалась. Не потому, что у нее пока не было щенка, а потому, что это обещание было дано, чтобы отвлечь ее от ссоры, которую она подслушала. «Теперь тебе уже никогда больше не понадобится возвращаться домой». Слова матери эхом раздавались в ее голове до тех пор, пока виски не сжала боль. В конце концов, больше не в силах терпеть охватившее ее состояние безутешности, она открыла шкатулку с бабочкой, стоявшую на тумбочке, и позволила своему измученному сознанию умчаться в таинственный мир отцовских рассказов. Боль начала стихать, по мере того как она преодолевала горные вершины Анд, гонялась за львами в Африке и пролетала над равнинами Аргентины на воздушном шаре. Засыпая, она ощутила на лице ласковое солнце, тепло и… любящие руки отца.