Клод не принял смерть аббата бесстрастно. Хотя мысли, беспорядочно метавшиеся в его голове долгими бессонными ночами, сгладили тихое горе, напоминавшее то, что он испытывал, потеряв мать и сестер. Когда прекрасным июньским днем изобретателя привели в суд, Клод был не в состоянии защищаться. Он утомился и ослабел, сражаясь с демонами прошлого и страдая от ужасов тюрьмы. Глубокая рана пересекала лицо механика – она появилась, когда он бился головой о стены камеры.
Плюмо попытался прийти на помощь измученному другу:
– Гражданин Пейдж не заинтересован в том, чтобы копаться в механизмах королевства. Его интересует скорее королевство механизмов! Граждане, вы должны понимать, что слово «переворот», а точнее, «оборот», относится к вращению колес и шестеренок. Это значит…
Журналиста остановил прокурор:
– Дело слишком серьезное, гражданин Плюмо, чтобы играть словами! Как вам известно, мы уже отказались от предыдущего приговора.
Плюмо попытался еще раз:
– Откуда вы знаете, что Говорящий Турок славит именно Людовика?
Однако прокурор был готов к такому повороту событий:
– Не важно, какого монарха славит механический изменник – французского или испанского, дань ли это уважения Екатерине Великой или Георгу Английскому. Все эти коронованные чудовища сговорились против Республики! – Далее он спокойным тоном процитировал Гебера: – «Каждый свободный гражданин обязан желать смерти королю. И все равно, кто этот гражданин – человек, сам собирающийся стать королем, или же нищий, коим король помыкал».
Плюмо взял Клода за руку и подумал: а не заявить ли суду, что подсудимый стремился обезглавить французского короля еще до того, как это сделал Конвент? В этот миг защитнику посоветовали оставить жалкие попытки оправдания.
Смертного приговора было не избежать. Прокурор напомнил судьям о последнем деле – деле некого Жана Жульена, возчика. Его сначала приговорили к двенадцати годам каторги за то, что он крикнул «Да здравствует король!», ту же самую фразу, что произносил Турок. А затем возчика привезли обратно и казнили.
Дело Клода Пейджа обещало привести к такому же исходу. Однако, к всеобщему удивлению, виновным в преступлении против Республики судьи сочли не самого гражданина Пейджа, а его изобретение. Один революционный журналист заявил: «Говорящая голова больше никогда не заговорит!»
Ирония метода экзекуции заключалась в том, что одно изобретение убило другое. Новое орудие для обезглавливания, придуманное Жозефом Гильотеном,[120] заставило Турка замолчать.
Двумя часами позже вынесения приговора Клода заставили втащить свое творение на эшафот, где Турку оторвали руки и поместили его голову в lunette.[121] He били литавры, не было священника, отпускающего грехи. Лишь капитан легкой кавалерии следил за казнью – капитан и толпа зевак.
Клод попрощался с Турком под крики праздных гуляк. Восьмифунтовое лезвие, притупившееся от частого использования, уверенно описало нужную траекторию вниз по деревянным рельсам и попало в цель. Раздался страшный звук, стон, подобного которому Клод никогда раньше не слышал. Это было последнее, что смог произнести Говорящий Турок. Шея автомата, сделанная из закаленной стали, остановила лезвие. Палач, молодой человек по имени Сансон, обладавший правом на проведение казни с самого рождения, пустил нож по деревянным рельсам еще раз. Вторая попытка удалась. Говорящая голова, отделившись от разряженного в шелка тела, скатилась в плетеный мешок или в корзину из ивовых прутьев (это зависит от того, кому из журналистов, жаждущих наживы, вы склонны поверить).
Клод пытался достать голову, но ее вырвали ярые революционеры, которые набили рот Турка сеном и подбросили высоко в небо. Она подлетела и упала в толпу орущих патриотов. Затем голова снова поднялась в воздух и снова упала, уже в другой части площади, а затем еще несколько раз, все дальше и дальше от хозяина.
Клод перевел взгляд на туловище, оставшееся на эшафоте. Другой патриот решил так усердно поработать над ним, что к тому времени, когда изобретатель смог добраться до гильотины, вышивка бисером оказалась покрыта слоем экскрементов. Клод схватил то, что успел, и побежал прочь, расталкивая на ходу зевак, некогда плативших за вход в его Магиаторий.