Аббат вручил листок бумаги Клоду – тот уже сидел наготове, обхватив пальцами мягкий карандаш (шерионский, кстати), и с нетерпением ждал начала теста. Оже начал с простенькой задачки и постепенно начал задавать все более трудные. Мальчик считал и отвечал, снова считал и снова отвечал, прилежно рассказывая каждое правило, которым пользовался. Когда аббат решил, что разум Клода стал достаточно гибким, он задал ему вопрос, раскрывающий тайную природу Часов.
– Если помножить длину моей крайней плоти на три четверти длины моего мужского достоинства, то в результате мы получим полную длину. Далее, если моя крайняя плоть составляет одну двенадцатую всей длины полового члена, можешь ли ты сказать мне, какова эта длина в дюймах?
Чтобы немного успокоить Клода, аббат добавил:
– Подсказка: воспользуйся третьим, вторым и седьмым правилами.
Но смущение ученика носило далеко не алгебраический характер. Сам вопрос был похабным, и подобные фривольные шуточки часто проскальзывали в речи аббата.
– Ну вот, ты хмуришься, – сказал аббат, когда увидел, что Клод закончил считать.
– Кажется, я сделал ошибку.
– Почему ты так думаешь?
– По моим подсчетам выходит, что длина… шестнадцать дюймов.
– Так и должно быть. В смысле расчет правильный. – Аббат хихикнул. – Ты удивлен?
Клод старательно подбирал слова, пытаясь достойно ответить, будто вопрос графа был теннисным мячиком, запущенным теннисистом в большом зале поместья.
– Господин, я скорее удивился результату, а не тому, что послужило причиной вопроса.
– Достойный ответ. Даже лучше, чем само решение. – Аббат отразил подачу, дважды махнув рукой. – Идем со мной.
Пока они шли, нервозность Оже передалась и мальчику Клод понимал, что вот-вот столкнется с еще одной неизвестной переменной в жизни аббата.
– Я собираюсь показать тебе «Часы любви», – сказал аббат, указав на ящик, стоявший на столе. Он открыл его – там оказался еще один ящичек, потом еще и еще. Пока ящички все уменьшались в размерах, интерес Клода рос, и к тому времени, когда аббат держал в руках последний, резного дерева, мальчик смотрел на него во все глаза.
– Ты занимался эмалированием в течение некоторого времени и показал отличные результаты, хотя иногда страдал отсутствием энтузиазма. Да-да, я заметил это. Но с этого дня твоя задача усложнится. Больше никаких странных картин, придуманных тобой.
Аббат достал предмет из коробочки.
– Посмотри-ка.
Клод не заставил просить себя дважды. Перед ним лежали часы, вернее, корпус от часов, так как сам механизм отсутствовал.
– Это для одного пэра. Ну как тебе?
Ожидания Клода не оправдались. Рассмотрев часы повнимательнее, он увидел, что эмалировщик, работавший над ними, явно не гений. Навыки, необходимые для такой росписи, Клод уже приобрел. На корпусе были изображены мужчина и женщина, стоявшие рядом. Их безучастные взгляды говорили о том, что они состоят в браке и им крайне скучно. Мужчина был в форме французского лейтенанта, с грубо прорисованными эполетами, свисающими с плеч. На женщине были подобающее матроне платье и смешная шляпка. Они оба держали руки за спиной.
– Вижу, ты разочарован. Это, конечно, не те часы, которые твой отец возил в Турцию, не чудо механики. – Аббат продолжал говорить, не давая Клоду возможности предаться мечтам о верблюдах и принцах. – Да, ты прав, роспись тоже оставляет желать лучшего, неправильно смешаны краски. И тем не менее я считаю, тебе стоит взглянуть на часы повнимательнее.
Клод посмотрел еще раз.
– Нет, не сюда. Вот здесь.
Мальчик увидел маленький выступ, не больше крыла божьей коровки, сбоку корпуса.
– Нажми! – предложил аббат.
Клод нажал. Задняя часть коробочки откинулась, обнаружив под собой еще одну картинку, изображавшую тех же мужа и жену, только сзади. На нем не было эполет, на ней – шляпки. А еще точнее, они стояли абсолютно голые.
– Вид сзади ничего себе, не так ли? – спросил аббат.
Руки офицера наконец нашли себе пристанище – они ласкали госпожу. (Ощущение того, что эти двое женаты, пропало.) Лейтенант сжимал ягодицы любовницы, по форме напоминающие пресловутые груши Кляйнхоффа.
Аббат показал еще одни часы, изображавшие монашку, склонившуюся в молитве. Белая мантия, покрывавшая темно-коричневое платье, и грубо прорисованное лицо говорили о том, что перед ними – сестра Констанция. Оже передал часы Клоду.
– Я назвал их «Расстриженная монашка». Можешь открыть корпус при помощи своего перочинного ножика.