Клод раскрыл причину столь рьяного желания Фиделиты заделать все трещины – она хотела построить карточный домик, а карточные домики, как известно, уязвимы перед сквозняками. Мальчик позавидовал тому, как Фиделита управляет своей младшей сестрой, разрешая ей только наблюдать и восхищаться многообразием своих талантов.
Таланты? Какие уж тут таланты! Клод всегда был более решительным в строительстве карточных домиков, он ставил фигуры друг против друга, чтобы они могли соперничать. Фиделите же явно не хватало изобретательности в конструкциях, вдобавок она полностью игнорировала тот факт, что король и валет соединяются верхушками, а рядом с королевой стоят какие-то шестерки-семерки. А еще она мошенничала: ставила карты в надрезы, оставленные ножом на столе. Поэтому Клод издевался над ней в своих рисунках, где карточная знать восставала против столь нерадивого архитектора. Он позволил червовому королю отрезать Фиделите левое ухо, которое походило на ручку кувшина, а королеве проткнуть один глаз. Подставка для дров превратилась в маленькую черную собачку, впившуюся девочке в ногу.
– Это будет поместье графа, – сказала Фиделита своей сестре.
Клод еле подавил смех. Домик скорее напоминал скромный монастырь, но уж точно не графское поместье с его причудливой и витиеватой архитектурой. Впрочем, внутренний двор, галерея и колокольня все же были запланированы. Евангелина приставала к Фиделите, выпрашивая у нее карты, но получала в ответ одни шлепки. «Твои руки слишком грязные!» – говорила старшая сестра. Последовала ссора, сопровождаемая злым перешептыванием. Испугавшись, что на шум придет мать, Фиделита все-таки дала сестренке три карты, тем самым успокоив ее. Девочки вернулись к своей работе, а Клод – к своей.
В дверь постучали, хоть и очень тихо. Бешеная Вдова как следует постаралась, чтобы заглушить звук. Мама Клода, присматривавшая за шишками, ничего не услышала. Зато услышала Фиделита – еще бы, с такими-то ушами-кувшинами! – но не обратила внимания на чьи-то призывы. Поэтому о прибытии нежданного гостя сообщил Клод. Мадам Пейдж приказала открыть дверь. Фиделита неохотно вытащила мешок с галькой и освободила замок от дорогого украшения.
Клод внимательно следил за тем, как встречаются плоды усилий Фиделиты и злобный ветер. Простонали замерзшие петли двери, потом застонала сама Фиделита. Сначала рухнули наружные постройки, затем внутренний двор, и к тому времени, когда в дом ступили ноги в тяжелых ботинках, от картонного поместья осталась одна колокольня.
Возле руин карточного домика стоял Жан-Батист-Пьер-Роберт Оже, аббат, граф Турнейский, кавалер королевского ордена Слона, коллекционер новых видов растений, натуралист, механик, философ, часовщик, старейшина долины и владелец того самого дома, который вдохновил Фиделиту на постройку своего – карточного. Аббат, чьи многочисленные имена и титулы будут опущены, дабы пощадить не только автора, но и читателя, извинился за несвоевременный визит.
– Ох, жаль, что мы не смогли приехать до того, как поднялся ветер! Мне нужно было закрепить громоотвод, – объяснил он.
Аббат приехал в качестве ученого и grand seigneur,[2] и, надо сказать, он прекрасно соответствовал обоим этим званиям, по крайней мере лучше, чем кто-либо другой в Турне. Он был крепким мужчиной, его кустистые брови топорщились над глазами подобно соломенной кровле, которую обычно стелили местные крестьяне на свои хижины. Под «крышей» светились маленькие голубые глазки, увеличенные парой очков (аббат жил в достатке), сквозь которые Оже восхищенно уставился на свисавшие с потолочных балок сушеные травы.
Аббат был просто очарован талантами и познаниями мадам Пейдж в ботанике. Даже к концу зимы, когда все жители долины мечтали об изобилии весенней ярмарки, мадам грезила лишь сбором травок. С весны до осени, когда другие пахали, сажали, собирали урожай, заботились о скоте, она рыскала по горам и долам в поисках грибов и трав. Затем она высушивала их у себя дома и раздавала всем желающим. Последним ее пациентом оказался Филипп Роша, точнее, его бурая кобыла, страдавшая артритом. (Бедному Филиппу не везло с лошадьми с тех пор, как Вдова выпотрошила его пегого пони.)
Аббат не скупился, щедро расплачиваясь с мадам Пейдж за лекарственные и съедобные травки, которые она собирала. Он бережно нес их домой и помещал в гербарий. Так как граф был безнадежным систематизатором и дрожал при одном упоминании бинарной номенклатуры, он переименовывал растения, чтобы хоть как-то подогнать свою классификацию под версию Карла Линнея. Он сообщил мадам, что в его кладовой есть горшочек с Упрямицей Пейдж, названной так потому, что «…и цветок, и вы – воистину решительные дамы!».