— И-и-и… Жиды! Мучают! Убивают нашу плоть и кровь, хрю-хрю-хрю, караул!
Сбежавшиеся свиньи не ограничились тем, что устроили гвалт. Нет. Словно хорошие пожарные, они начали оказывать помощь своему несчастному сородичу. Рылами стали подкапывать ворота, зубами отрывать доски, наваливаться на забор боками. Забор вокруг двора зашатался, а вслед за ним, казалось, зашатался и сам дяди-Урин дом. На улице, между тем, собралась тьма народу, стар и млад сбежались поглазеть на жестокую забаву, на бесплатный триятр среди бела дня, в пятницу после обеда.
Услышав доносившийся с улицы топот сбегающихся ног, дяди-Урины сыновья слегка очухались от сладкого опьянения, которое охватило их, когда они с такими удобствами побивали застрявшую хрюшку.
Они бросили палки и стали думать, как бы покончить с этой скверной историей. Но дело всегда делается не так быстро, как хотелось бы. Голова и уши свиньи были так крепко зажаты в дыре, она так застряла в воротах, что невозможно было сдвинуть с места засов. Тем временем скандал на улице все усиливался.
Испуганные мальчики отбросили застенчивость, преодолели малейшую брезгливость и принялись вытаскивать хрюшку своими кошерными руками. Ее тащили за закрученный хвостик, за ножки… Но обкорнанные уши свиньи не пролезали в узкую щель. И при каждом движении чертова тварь принималась визжать так, что небеса разверзались!
Кончилось тем, что из дома выбежала, всплескивая руками и крича «Горе мне!», тетя Фейга, а за ней дядя Ури с брючным ремнем, которым он принялся лупить своих прилежных сыновей по заднице. Из всего этого шума получилась замечательная двойная сцена. Повезло тому, кто удостоился это видеть! Во дворе трое суетящихся мальчишек на коленях тащат за хвост одну половину застрявшей свиньи, над ними стоит дядя Ури в ермолке и с закатанными рукавами и почем зря лупит ремнем по плечам и по задницам… А другую половину снаружи спасают сбежавшиеся свиньи. Вся улица кричит: «Ура!» И лишь забор вокруг двора разделяет эти две блестящие сцены.
Были, однако, и такие счастливцы, которые позволили себе в одно и то же время получать удовольствие от обеих частей представления. Одним глазом на улицу, а другим — сквозь щель во двор. Просто надвое разрывались. Но оно того стоило.
О том, что было дальше у дяди Ури во дворе после того, как мальчики бросили спасать свинью и стали спасаться сами, не стоит и рассказывать. Зачем позорить таких славных ребят? Достаточно привести песенку, которой уличные мальчишки провожали вечером дяди-Уриных сыновей, когда те с поникшими причесанными головами шли вслед за папой встречать субботу в любавичский бесмедреш. Сами можете догадаться:
Хорошо еще, что это пели свои, мальчишки из хедера, мужской, так сказать, пол. С ними еще можно будет расквитаться где-нибудь в переулке… Ничего, за дяди-Уриными сыновьями не заржавеет! Гораздо обидней было слышать Черну, девятилетнюю соседскую девочку, дочь шорника с красивыми голубыми глазами, ведь к ней были неравнодушны и старший мальчик, который уже учит Гемору, и средний, который учит Пятикнижие, и даже младший… Она прыгала босиком на одной ножке, белокурые косички прыгали вместе с ней, и с удовольствием мурлыкала себе под нос:
Ну, это немного преувеличено! Во-первых, летом нет снега. Кровь не пустили. А про шкуру… ну, это, верно, только так говорится. Но обида… Обида от этого меньше не становилась.
В другой раз вышло так, что побитая свинья оказалась с какими-то странными претензиями… Похоже, она была немножко беременная. Сопела, сипела и истерически визжала. Только баба может так визжать. И, представьте себе, у нее случился обморок и она стала валиться на задние ножки… Хотя ударов ей вообще-то досталось немного. Но свинья вдруг неожиданно повернулась и с силой, не подобающей слабому полу, толкнула рылом воротную калитку, вырвалась из рук маленьких палачей и побежала к разливу, в тамошнюю грязь.