— Будешь трубы чистить, будешь!
Файвка не понял, почему он должен стать именно трубочистом. Неужели действительно все, кто плохо пишут слово Екатеринославъ, обязательно будут чистить трубы? И кто в этом виноват? Кто просил Лейбу-горбуна усаживаться напротив, чавкать «теленочком» и вытаскивать из него косточки? Сколько раз Гершка-умник сам начинал глотать слюнки? Чистить трубы — это очень грязная работа. С другой стороны, напугать ребят в хедере тоже было бы совсем неплохо. Например, когда все учат Пятикнижие с Раши, в хедер входит Файвка, весь измазанный сажей, как черт: щетка — за поясом, через плечо переброшена веревка с веником и железной десятифунтовой гирей. Зубы и глаза сверкают, а чтобы произвести еще большее впечатление, было бы неплохо при этом жевать кусок свежего белого сыра. «Ах, что это? Кто это?» — пугается ребе, а он, Файвка, только сверкает белками глаз из-под измазанного сажей лба и жует сыр…
— Бери книжку! — прикрикнул на Файвку Гершка-умник и пробудил его от сладких грез.
Теперь они поменялись ролями: Зельдочка выписывала в тетради новенькие с иголочки строчки Екатеринослава, а Файвка учил по книжке очень любопытную историю, которая называлась «Сказка о дедушке и репке». Тоже мне новость! У него перед глазами тут же запрыгали бабушки с дедушками, внучки с собачками и кошки с мышками. И все они, такие маленькие, глупенькие, с репками в руках или в лапах, отплясывали гопака… А Гершка-умник велел глядеть в книжку, читать слово за словом и переводить… Но поскольку Файвка уже знал все наизусть, большого ума для этого не требовалось: он пустил свой язык гулять между строчками, как прежде свое перо среди русских букв. И, слава богу, все само собой получилось!
Вдруг в середину удивительно свежей истории про упрямую репку вторгся веский голос Лейбы-горбуна:
— Ай, ал нахрейс бовел шом йошавну…[149] (При реках Вавилонских, там сидели мы…)
Он произносил благословение с закрытыми глазами. Его густые брови затемняли глаза и придавали лицу горбуна странную сумрачность. Погруженный в добровольную слепоту, Лейба-горбун чесал свою сивую бороду растопыренной пятерней. Нащупав крошку, он медленно клал ее на стол и пожимал сутулыми плечами, будто говоря: «Кошмар, сколько хлеба зря пропадает во время еды!»
— Ай, зхейр адейной ливней эдейм… хоэймрим ору ору… бас-бовел хашдудо…[150] (Припомни, Господи, сынам Едомовым… когда они говорили: разрушайте, разрушайте… дочь Вавилона, обреченная на разрушение…)
Но Лейбе-горбуну не суждено было спокойно закончить благословение и хорошенько переварить теленка, который еще вчера был жив и которому он, Лейба-горбун, уподобил человека. Входная дверь стыдливо отворилась, и Гитка-лавочница, низкорослая вдова, вкатилась в темноту каменного дома, словно клубок лохмотьев и поношенных платков. Она подошла к Лейбе-горбуну и хотела начать свои жалобы, но тот остановил ее взмахом руки:
— Ну, о! Ну!.. Мелеха-эйлом… (Владыка вселенной…)
Это означало, что сейчас он занят с Богом и не может отвлекаться на людей.
Гитка-лавочница было попятилась, но тут же сообразила, что теперь-то как раз подходящий момент, самое время, чтобы смягчить сердце Лейбы-горбуна. Ведь реб Лейба только что отобедал и у него, наверное, хорошо на душе, вот он и смилостивится.
Вытаскивает вдова замерзшие руки из-под платка и принимается не только ртом, но и руками умолять Лейбу-горбуна, словно жертва разбойника:
— Реб Лейба, что же вы со мною делаете? Нешто у вас нет жалости к трем моим сироткам? Ведь вы у меня хотите описать за долги и постель, и ту малость товара, что есть в лавочке… Что же это, как же так?
Лейба-горбун отвечает ей вопросом на вопрос, улыбаясь и покачивая ермолкой, как отец родной:
— Баавур шмей а-годейл, ки у эл зон у-мфарнес?.. Ашер боро… кхе-кхе… Коомур! Пейсеах. Ёдехо. У-масбиа… Борух ато адейной… (Потому что ради Имени Своего великого Он питает… Которых создал… Как сказано: раскрываешь ладонь Твою и насыщаешь… Благословен Ты, Господи…)
Это значит: у меня нет жалости? Не на того напала! Ведь я, кажется, ждал-ждал, но теперь, думаю…
Понимает сразу Гитка-вдова, о чем думает реб Лейба, и продолжает:
— Ну, если я немного затянула с платежом, так что с того? Я вам платила каждую неделю с прицентом, кажись, каждую неделю… пока мой малой не заболел скарлатиной…
149
Здесь и далее: фрагменты послетрапезного благословения, Тегилим (Пс. 136), 137:1. С произнесения этого псалма начинается благословение. Для удобства перевод на русский дан рядом с цитатой, а не под страницей. В оригинале перевод с древнееврейского на идиш отсутствует.