Масодов Илья
Школа 1-4
Илья Масодов
Школа 1-4
Сладость твоих губ нежных Ключ от бездны Мрак твоих глаз Тепло твоих рук
Илья Масодов
Сладость твоих губ нежных
1. Лето
Катя выжимает мокрую косу на песок. Вокруг бешено кричат чайки, бросающиеся с высоты в сверкающую солнцем рябь, словно сделанную из прозрачного металла. Катя вся покрыта стеклянными капельками морской воды, от ветра кожа е? собирается мелкими пупырышками, даже т?плые лучи солнца не могут согреть выскользнувшее из другой стихии тело, пока летящий воздух не сотр?т с не? эти маленькие капельки холода. Катя знает, что можно ещ? лечь в горячий песок, чтобы ветра было меньше, но ей нравится вот так стоять на открытом пляже, когда волны прибоя налетают, шипя, на берег за е? спиной, уже не в силах настичь и намочить, л?гкая тошнота от длительного плаванья постепенно растворяется внутри, тело медленно высыхает, становится земным, как сухие кривые деревья на уступе, в зарослях соломенной, скрипящей кузнечиками травы, и гладкие камни, лежащие среди песка, и Марина, растянувшаяся навзничь с пов?рнутым вниз лицом, ноги и руки е? в светлом, уже просохшем песке.
Катя подкрадывается к Марине и касается своей мокрой и холодной, как снежка, рукой е? спины, где проступают на коже межи золотистых волосков.
- Катька, прекрати, - по?живается Марина, улыбаясь, как от щекотки.
Катя садится рядом с ней на песке, поджав ноги, бер?т маленькую гальку и рисует е? серым следом на загорелой спине Марины линию берега и стоящие на берегу ?лки.
- Ты что там рисуешь? - подозрительно спрашивает Марина, ленясь даже открыть глаза.
- Пляж, - нараспев произносит Катя, - а на пляже ?лочки растут.
- Какие ещ? ?лочки?
- Густые. Зима ведь.
Обе они заливаются хохотом, Марина переворачивается на спину, обсыпая Катю песком, та прыгает на не?, холодная, как водяной демон, садится на не? верхом, м?рзлыми плавками на живот, Марина визжит и пытается стащить с себя Катю, облепленную песком, их вес?лая яростная борьба оканчивается полным бессилием, Катя сваливается наконец в песок и смотрит в небесную голубизну, где есть только три облака, которые медленно плывут наискось, куда-то Кате за глаза.
- Пойд?м уже, - произносит она, часто и сладостно дыша. - Скоро полдник.
- А что сегодня на полдник? - спрашивает Марина. Катя чувствует, как рука подруги тонкой струйкой сыпет ей на живот мурашиный песок.
- Персики, - отвечает Катя, и звук этот звучит в небесной прохладе, как клавиша маленького пианино. Катя опускает веки, сквозь которые ало просвечивает солнце, словно так, с закрытыми глазами, Катя пророчески видит его скорое закатное будущее, песок переста?т сыпаться на живот.
- Последние персики. Как жалко, что завтра уезжать, - грустно вздыхает Марина.
Кате тоже не хочется уезжать, хотя она соскучилась по папе с мамой, но лето уже кончается, наступает школьная осень. Вс? для них сегодня последнее: последний пляж, последний полдник, последняя игра, последний отбой. Когда это повторится?
- А на следующее лето ты приедешь? - спрашивает Катя.
- Конечно, - отвечает Марина. - Но это же ещ? так не скоро... А ты?
- И я тоже. Я буду по тебе скучать.
Катя чувствует, как дыхание Марины приближается к е? лицу и мягкие губы касаются щеки. Катя открывает глаза, чтобы встретиться взглядом с подругой. Светло-голубые зрачки Марины напоминают ей небо из снов, чистое и ясное, на которое не больно смотреть, потому что на н?м нет никакого солнца.
- Только приедешь, сразу напиши мне письмо, - говорит Катя.
- И ты напиши.
С холма, через который проходит колющая босые ноги веточками песочная тропка, видно море, начинающееся из-под травы и уходящее вдаль, низкое солнце и паруса тр?х яхт, тонкие белые треугольники, косо несомые ветром вдоль берега, яхты похожи на насекомых с большими крыльями, опустившихся на воду и уже не способных больше взлететь, но Катя знает, что на самом деле они могут плыть очень далеко, даже за горизонт, и видеть дал?кую землю по ту сторону моря, почему-то она давно убеждена, что на той земле не так как здесь, там растут пальмы и спят ж?лтые львы.
Катя вспоминает свои разговоры с морем, его сине-зел?ную бездну, т?плый ветер, сыпящий в лицо брызги волн, а когда ныряешь, охватывает такая немота, что сердце замирает, пока глаза приближаются к колышущимся травам, где лежат раковины и мелькают узенькие рыбки, нет ни звука, ни дыхания, и хочется побыстрее вынырнуть на свет, и хочется навсегда остаться там, у дна, по которому теч?т тонкий леденящий поток глубинной воды.
- До свиданья, море, - шепчет Катя. - Я скоро снова приеду к тебе.
И ветер, который высушил на берегу с е? кожи множество морских капель, уже совсем легко и незаметно выпивает теперь слезинку, потому что ему ведь вс? равно, он сушит любую сол?ную влагу.
После вечерней игры набегавшаяся и запыхавшаяся Катя стоит под душем и распускает косу, чтобы вымыть соль из волос. Скоро начн?тся ужин, все пионеры уже потянулись по розовым гравиевым дорожкам к столовой, только она одна осталась здесь, душевая, в которой обычно стоит такой гомон множества девичьих голосов, пуста. Катя моет волосы с мылом и выжимает их на рыжий кафельный пол. Прямо над ней в стене есть маленькое окошко, закрытое толстым непрозрачным стеклом, похожего на то, из которого делают тяж?лые салатницы и вазы для цветов. Сейчас оно горит светом садящегося солнца. Катя вытирается колючим полотенцем и садится на мокрую скамеечку у стены, чтобы вытереть ноги и одеться. Что-то незнакомое чудится ей в маленьком гранатовом квадрате окна, она думает, что, если открыть его, можно было бы наверное увидеть песчаную аллею между вечнозел?ными кустами и низкими кипарисами, розовый от солнца угол спального корпуса, можно было бы почувствовать запах нагретой за день смолы и приготовленного в столовой ужина. Но это вс? было бы иным, чем на самом деле, Катя не понимает, каким образом вс? может быть иным, но знает, что было бы. С виду точно таким же, но иным. Там, за окном, жив?т другое время, то же солнце и те же кипарисы, тот же несмолкающий гул прибоя, вс? такое же, только Кати там нет. И через несколько минут, когда она уйд?т из душевой, тот, иной мир станет медленно удаляться от не?, с каждой отметкой времени, вс? дальше и дальше, и его будет уже никогда не достичь, и может, вс? стало бы по-другому, если бы Катя жила там.
На ужин была творожная бабка и чай, а потом была вечерняя линейка. Катя любила линейки, особенно вечернюю, когда над бетонной площадью посередине лагеря уже сгущалась летняя ночь, ярко горели за семью кипарисами закатные облака, солнце обычно уже было там, внизу, где якобы продолжалась земля, во что Катя до сих пор не могла поверить, и в зел?ном небе носились летучие мыши, шуршали сверчки по пьяняще пахнущим кустам, за которыми была стена лагеря, а за ней - выжженная солнцем трава, где живут ящерицы и ч?рные жуки, а за травой - обрыв и шумящее о камень море, медленно остывающее после жаркого дня, ещ? т?плое, но уже вбирающее ночную темноту и холод. Здесь, на площади, Катя всегда ощущала себя частью даже не просто выстроившегося квадратом, в четыре линии, отряда, а всей истории лагеря, она гордилась именами пионеров, высеченными на каменном обелиске в центре площади, живым движением священных красных знам?н, которые ей никогда не доводилось даже потрогать рукой, она любила лица стоящих рядом с ней товарищей по звену, и лица напротив, из других звеньев, соперников по спортивным играм, но в сущности тоже товарищей, она улыбалась тем, кого не успела встретить за день, они улыбались в ответ, и эта бетонная земля была е? земл?й, эта часть огромной Родины была ей особенно дорога, потому что принадлежала именно ей, именно она была поставлена здесь, ей доверили охранять ткань священных знам?н, это было очень важно, но совсем не пугало Катю, она никогда не сомневалась, что справится, потому что знам?на были здесь уже очень давно, когда е? ещ? даже не было на свете, и она стояла здесь не одна, ей помогут, е? никогда не оставят одну.