Покойники никогда не бывают довольны самым лучшим содержанием. Чисто вымытые и аккуратно заштопанные лежат они на своих полках, но лица их всегда выражают озабоченность, а иногда ненависть. Уж Инна Генриховна знает, что только мертвец умеет так тонко выражать свою ненависть на вроде бы спокойном лице, бывает даже страшно становится, как взглянешь. Приходится порой обращаться с ними грубо. Инна Генриховна конечно не верит в ходячие трупы, покойник может подышать, сказать ш?потом словцо-другое, глаза открыть и прочее, но по большому сч?ту он лишь предмет, кукла, которой играет смерть. Поэтому Инна Генриховна подчас прикрикивает на усопших, а то и двинет кого локтем или кулаком, не по роже, разумеется, ведь рожа будет из гроба наружу торчать.
Инна Генриховна останавливается у затянутой целлофаном ванны, где лежит женщина под пятьдесят, уже полностью обряженная к раннему утреннему следственному эксперименту. Обряжал Яша, сразу видно, потому что сделал как сестру родную, моложе лет на десять, лицо спокойное, а такая страшная была, как принесли, пасть оскаленная, глаза злобные. Прич?ску сделал, губы подв?л, а на щеках розовой пудры добавил - кровь с молоком, прямо невеста. Говорят, Яша эту розовую пудру в цирке доста?т. Одета в костюмчик, на отворотном лацкане брошь цветочком, блузка белая, кружевная, не снять уже вовек. Инне Генриховне вдруг кажется, что это она лежит там в ванной, и в этот момент до не? доносится стук в дал?кую дверь.
Стук этот Инне Генриховне не нравится. Если бы привезли покойников, надо было предварительно позвонить. На ходу одевая спецхалат, она зажигает свет в пустой комнатке у двери, где стоят два железных стола, на которые кладут трупы перед временным возвращением в жизнь.
Подняв крышку зрачка тяж?лой, тюремной двери, Инна Генриховна видит мужчину в поношенном костюме и ч?рной шляпе, который смотрит ей в глаза нехорошим взглядом и курит сигарету. Лицо у него осунувшееся, с проступившими глубокими морщинами.
- Откройте, пожалуйста, я по делу, - говорит он немного охрипшим голосом.
- По какому такому делу? - с нарочитой грубостью спрашивает Инна Генриховна, хотя сразу догадывается, по какому.
Мужчина доста?т из внутреннего кармана пиджака удостоверение и показывает его Инне Генриховне.
- Я из следственного отдела.
- Что ж вы, молодой человек, ночью-то пришли, из следственного отдела? - не унимается Инна Генриховна. - Ступайте, приходите завтра. Я в темноте удостоверения вашего вс? равно не вижу.
- Мне нужно сегодня, сейчас.
- Не могу я вас пустить, молодой человек, здесь не музей.
- Я вам заплачу, - мужчина засовывает удостоверение обратно в пиджак. - Мне только нужно взглянуть на один труп. Я же вам сказал, что работаю в следственном отделе.
Рука мужчины, вынимающая сигарету изо рта, дрожит. Инна Генриховна вздыхает и отодвигает засов. Олег Петрович входит в помещение, снимает шляпу, клад?т е? на стол и называет свои имя, отчество и фамилию.
- Чем могу быть полезна? - спрашивает Инна Генриховна, осмотрев его удостоверение.
- К вам должны были привезти девочку, убитую два дня назад. Она завтра пойд?т на экспертизу. Синицына Мария, - добавляет Олег Петрович, видя, что хозяйка доста?т из нагрудного кармана халата мятый блокнот.
- Пулей в голову? - спрашивает Инна Генриховна, заглядывая в список мертвецов.
- Точно.
- Есть ваша Синицына. В морозилке лежит. Ид?мте со мной.
В холодильном подвале Инна Генриховна сразу находит полку, где лежит зав?рнутый в целлофан коротенький труп Марии. Хрустнув заиндевевшим материалом, Инна Генриховна показывает е? Олегу Петровичу.
Мария прекрасна. Она лежит, как живая, совершенно голая и начисто вымытая, ровно вытянувшись на полке, глаза е? закрыты в спокойном сне, вс? лицо ничего не выражает, кроме красоты. От смерти Мария немного повзрослела, черты е? лишились детской неуклюжести, и она превратилась в чистого ангела. Кожа Марии тонка и светла, как лепестки цветов, губы серовато-голубого цвета, волосы темны, как ночная трава. Олег Петрович скользит взглядом по е? посиневшим соскам и останавливается на животе.
- Обещали заплатить, - напоминает Инна Генриховна.
- Да-да, - рассеянно отвечает Олег Петрович, близкий к помешательству, как альпинист, впервые увидевший в двух шагах от себя сияющую снегом вершину горы. - Я заплачу.
- Может, хотите потрогать? - с откровенной грубостью спрашивает Инна Генриховна. - Это не так дорого стоит.
Олег Петрович протягивает руку и бер?т тонкое запястье Марии, холодное, как л?д. Этот холод разрушает иллюзию маленькой жизни и Олега Петровича обжигает ледяное дыхание существа, поселившегося в теле девочки.
- Перевернуть на живот? - спрашивает Инна Генриховна. - Спинка правда немного попорчена при транспортировке, поцарапали о край стола.
- Не надо, оставьте, - говорит Олег Петрович, кладя руку Марии на место. Я заберу е? с собой.
- Да вы что, с ума сошли? Это никак нельзя, завтра же экспертиза.
- Нельзя ей на экспертизу.
- То есть как нельзя? Что вы в самом деле, если хотите побыть с девочкой наедине, у вас достаточно времени. Е? и оттаять можно.
- Нет, не нужно, не беспокойтесь, - говорит Олег Петрович, вынимает из-за пояса пистолет, и быстро, со щелчком, снимает его с предохранителя. Откройте рот.
Инна Генриховна оторопело проводит глазами по стенам морозильника, словно ищет тайное убежище, из которого появится е? родная смерть, чтобы защитить от Олега Петровича. Но потом она понимает, что смерть находится в ч?рном дуле, направленном на не?, и открывает рот. Олег Петрович аккуратно засовывает туда пистолет, клацнув дулом о зубы Инны Генриховны и, не поморщившись, нажимает курок. Выстрел звучит приглуш?нно, из головы выпл?скивается назад грязный фонтанчик и женщина грузно падает на пол, как бурдюк с кровью.
- Очень хорошо, - говорит Олег Петрович.
Он клад?т пистолет в карман и привычным жестом вытирает рукой лысину. Инна Генриховна лежит на полу, растопырив руки и таращится в потолок. Олег Петрович бер?т Марию на руки и нес?т е? прочь из синего холода, к т?плым ночным полям.
Из-под бетонной балки, как кровь из приоткрытого рта, вылезает крупная т?мная крыса и бросается по полосе фонарного света через смятый лоскут газеты, по краю придорожной канавы, сливается с тенью и замирает, глядя вниз, на лежащую ничком в пыли под обочиной вонючую девочку с большим кровавым пятном на рубашке. Подождав немного, крыса спрыгивает на спутанные грязные волосы девочки, внимательно принюхивается, взбегает на щеку и видит, что лучше всего залезть девочке в рот, перебирается для этого на плечо, но тут на не? падает тень, холодная, как тонкий октябрьский ледок на соседнем пруду, она истерически вспискивает и, выпрыгнув из канавы в траву, уносится зигзагом в луг, как маленькая невидимая молния.