- Солнце - это не свет, солнце - это боль, - шипит косоглазая. - Мне от него не спрятаться нигде, даже под поверхностью земли. Бери за ноги.
Они затаскивают Марию в развалины тем же пут?м, которым ночью вынесли е? оттуда. Положив девочку на каменный пол, косоглазая стелит рядом куртку и взваливает Марию на не?.
- Теперь ложись сверху, - велит она Юле. - Расстегни рубашку и ложись животом. Запомни: улица Фрунзе дом пять квартира восемь.
Юля послушно расст?гивается, разорвав полы рубашки в том месте, где они намертво слиплись от засохшей крови и ложится животом на голое тело Марии. Е? поражает, что грудь и живот немного теплее ног, за которые она е? несла. Юля обнимает подругу руками и прижимается к ней, уткнувшись лицом в прохладную щ?ку. Губами она чувствует ухо, похожее на маленький остывший оладушек, и дышит на него. Косоглазая уходит, и скоро становится слышно, как злобно гавкает е? мотоцикл. "Куда же она едет" - думает Юля. "Если ей даже под земл?й не спрятаться от солнца?"
Стены сереют, наступает утро. Там, наверху, наверное уже поднялось солнце, но Юля не чувствует его тепла. Они с Марией мертвы и вс? мертво вокруг, мертвы камни, рассыпавшиеся на краю обрыва времени из ничему больше не служащих стен, мертва трава, настигнутая приливом последней осени, роса, как мертвенный пот выступает на е? листьях, мертвы птицы, оставшиеся лежать в траве, тяжесть смерти распластала их по земле и даже воздух не шевелит их перьев, мертвы пч?лы, сухими кусочками лежащие под стеблями трав, мертвы облака, и ветер лишь нес?т их дальше, как несла бы река трупы павших в битве людей. Глаза Юли не закрываются, отражая движение неба, она в одиночестве встречает медленно наступающий конец всего, она одна на дал?кой планете, бывшей когда-то живой, а потом соскользнувшей с рельс времени, только зачем, спрашиваю я Тебя, зачем жива моя любовь, когда умерло вс??
Она лежит так долго, целую вечность, сверху, мимо развалин, проезжают машины, солнце перемещает тени вокруг деревьев, ветер нес?т над озером безродную, ничему не принадлежащую пыль, крысы шуршат в глубине подземелья, царапая бетон, над телом Олега Петровича с ножом в спине жужжит мушиный рой, вся земляная мелочь сползается на пир из своих щелей, а Юле безразлично вс? это, она неподвижно лежит, обняв свою Марию.
А потом начинает быстро темнеть. Злой порыв ветра вметает в подземелье тучу бел?сой пыли. Звуки пропадают в гудении сквозняка, очнувшаяся Юля крепче прижимается к телу Марии, отворачивая лицо от воздушного потока, полного песочных игл. Первый отдал?нный удар грома сотрясает невидимое небо, и с облаков снова сыпется эта тонкая цементная пыль, как штукатурка с потолка, вихрь подхватывает е? и хвостами уносит за озеро, сбивая с крыльев тщетно кричащих птиц. Идущий навстречу великан снова рев?т, яростно, тревожно, а здесь, намного опередив его, уже вста?т, будто прямо из земли, шуршащая стена дождя. Юлю вдруг опутывает непонятный страх, она даже дрожит, стискивая зубы, удары грома становятся вс? сильнее и ближе, наконец со страшным грохотом небо растворяется над развалинами, как огромные золотые двери, Юля сжимается, пряча лицо в волосах Марии, земля вздрагивает под ней, но не ломается, потому что больше всего на свете есть она, слепая земля, полная червей, корней и погреб?нных мертвецов, полная своей, ч?рной медлительной жизни, больше неба она и больше солнца в небе. Юля как собственный дом ощущает е? бездонную глубину, забитую глиной и камнем, я могу уйти в тебя, ты спрячешь меня от зв?зд смерти. Они не увидят меня и я не умру.
Мария шевелится под ней. Юля вздрагивает и чувствует еле уловимое движение под собой, это пыльный ветер осторожно входит в грудь Марии. Вот снова. Юля поднимается, чтобы не давить Марии на слабое дыхание и поворачивает к себе е? лицо. Оно долго оста?тся м?ртвым, бледность вспыхивающих молний отсвечивает на н?м, вдруг вс? оно искажается болью, закидывается назад, и тело Марии начинает сильно корчиться, всхлипывающий хрип вырывается из приоткрытого рта, глаза открываются и невидяще смотрят на Юлю, в них стоит ужас. Она вспоминает свою смерть.
Прижав руки со сжатыми кулаками к груди, Мария вскрикивает и мотает головой, чтобы отвернуться от ужаса, но встречает его везде, он отовсюду смотрит ей прямо в глаза, она снова кричит и начинает бессильно плакать. Она жива.
Молнии гремят теперь где-то далеко, но дождь ещ? ползает по траве. Юля целует Марию в губы, в мягкий нос, в мокрые глаза. Она ласково называет е? по имени, прижимается к е? щекам, она так счастлива, что Мария снова жива.
- Ты - единственное, ты - единственное, что у меня есть.
Устав мучиться от боли, Мария затихает и смотрит на потолок, слушая монотонный шум дождя. Иногда тело е? вздрагивает, словно не веря в собственное существование.
- Хочу есть, - наконец произносит она ш?потом, в котором слышен хрип гортани, забитой чем-то ненужным для жизни. Опираясь на локти, она садится и на четвереньках полз?т к трупу Олега Петровича, схватившись двумя руками за его куртку, тяжело переворачивает тело на живот, вспугивая жужжащий мушиный рой, потом с силой вырывает из спины Олега Петровича нож, как плотно засевший гриб, вспарывает трупу одежду вдоль хребта и начинает вырезать из не? полоски мяса. Кожа Олега Петровича лопается, выпуская накопившуюся в его теле воду, смешанную с т?мной кровью, Мария, морщась от сопереживания чужой боли, отрывает куски мяса руками и раскладывает их на ноге охотника. Тот не движется, просто тяжело лежит, как свиная туша на магазинном прилавке, и Мария теперь отч?тливо чувствует, что он совершенно м?ртв. Она режет и смотрит на смерть Олега Петровича, как на часть самой себя, ей страшно, но она молчит, и только когда они с Юлей едят сладкое гнилое человеческое мясо, отрубая ножом куски размером со спичечные коробочки, она поднимает глаза к потолку, над которым шуршит по земле дождь, и говорит:
- Мне было страшно, что я когда-нибудь умру. А теперь ещ? страшнее. Ты не боишься?
- Я уже привыкла, - отвечает Юля. - Ты тоже привыкнешь. Невозможно ведь вс? время бояться.
- Раньше я боялась, что меня могут убить, я помню, мне часто снилось, как кто-то хватает меня сзади за шею и душит, или что я тону, и кто-то тянет меня под воду своим беззубым ртом, а теперь у меня странный страх: я боюсь, что меня съедят, прямо такой как я есть, даже убивать не станут.
- Лучше не думай об этом. Об этом можно перестать думать.
- А может, это правда?
- Может.
Они продолжают есть молча.
Дождь прекращается, но уже незаметно наступили сумерки. В сгущающейся темноте вс? тише становятся звуки, слышен только скрип сверчков, дождавшихся наконец прекращения дождя.