- И какой Он?
- Страшный.
- Правильно. Можешь идти, Котова. Я назначила тебя тут убирать, завтра прид?шь в девять сорок. И если кому-нибудь хоть слово скажешь о нашем разговоре, отправишься к крысам. Ясно?
- Да, Ольга Матвеевна.
На следующий день Катя не может ни шить, ни есть, ни слушать уроки, потому что боится идти вечером к Ольге Матвеевне, потому что боится, что пальцы смерти на этот раз могут не разжаться. В девять тридцать вечера Катя бесчувственными руками вытаскивает к колонке ведро, которое нужно наполнить водой для мытья полов. Пока вода со звоном бь?т по алюминию, Катя кутается в каз?нный ватничек, мечтая провалиться куда-нибудь под землю и замереть там, так надолго, чтобы все про не? забыли. Воде вс? равно, е? не станут мучить и душить, и песку вс? равно, и другим девочкам тоже, вот они выстроились в очередь к сортиру, кто курит, кто сме?тся, кто просто смотрит перед собой, и это глядение, раньше казавшееся Кате таким скучным, теперь желанно ей, вот так бы стояла хоть всю ночь и глядела, только бы не быть собой. За обедом она встретилась глазами с Зиной, взгляд у Зины был холодный и мутно подрагивающий, как вода. Возвратившись вчера ночью в барак, Катя сказала Зине, что у не? сильно болит живот от куска барской ветчины, полученной за чтение стихов, но Зина не поверила, трогала ей живот рукой и нюхала Кате зачем-то лицо, хотя потом вс? же ушла к себе, и Катя слышала в тишине барака, как она сильно, с козьей монотонностью возилась под одеялом, делала то, что нельзя.
Увидев, что ведро уже полно, Катя хватает его и волочит к дому ужаса, не останавливаясь ни на миг, стиснув зубы, смахивая пряди волос с глаз, она неловко вскарабкивается по ступеньками крыльца, часть воды выпл?скивается на пол, но Катя, совершенно отупевшая от своего страха, не обращает на это внимания, проносится по коридору к швабре, наматывает на не? тряпку непослушными пальцами и стукает в закрытую дверь, из-под которой пробивается узенькая полоска света.
- Да? - говорит голос Ольги Матвеевны. - А, это ты, Котова, заходи. Подмети только сначала, тут песка много, Макарыч нан?с. Вс? старик по барханам шляется, зверей своих ловит. Знаешь, кто он такой? Чего молчишь с веником? Обиделась на меня, что я тебя вчера душила? Обиделась?
- Нет, Ольга Матвеевна.
- И правильно. Я же тебе просто показать хотела то, чего ты не знаешь. Ну мети, мети. А Макарыч - вонючая старая сволочь. Ты запомни это. Никогда не связывайся с такими, как он. Пойди сюда. Ну пойди же.
Катя нерешительно подходит к Ольге Матвеевне. Та обнимает е?, не вставая со стула, и прижимает к себе, целует в лицо.
- Ты такая хорошая, - ш?потом говорит Ольга Матвеевна в перерывах между поцелуями. - Я тебя так люблю, ты не бойся, я не буду тебя больше лифчиком душить. И если ты будешь слушаться, я тебе буду давать мясо, и картошку, и помидоры, и даже... грушу. Ты любишь груши?
- Да, - прошептала Катя, постоянно ожидая, когда е? начнут мучить.
- Любишь груши... Послушай, тебя, кажется, Катей зовут? Катя, у тебя были куклы?
- Были.
- Ты любила с ними играть?
- Да.
- Тогда ты легко меня пойм?шь. Я тоже очень люблю играть в куклы. Если ты будешь моей куклой, если ты будешь... Ты помнишь о крысах?
- Да, Ольга Матвеевна.
- Если ты будешь себя хорошо вести, ты не пойд?шь к крысам. Ты не пойд?шь, мой зайчик... ты не пойд?шь, - Ольга Матвеевна шепчет и целует Катю, которая не смеет отвернуться от е? горячих губ. - Ну иди, подметай, иди, Ольга Матвеевна прижимается ртом к Катиной щеке и говорит с дыханием через полусжатый рот. - Когда вс? сделаешь, прид?шь сюда.
Вымыв пол во всех комнатах каменного дома, Катя вспотела и устала. Руки у не? опухли от воды и жгучего ноябрьского ветра, который набрасывается на не? каждый раз, как она выносит сливать ведро. Она так устала, что ей даже не хочется есть, как обычно вечерами, когда живот уже тоже понимает, что ему больше ничего не дадут. Освещ?нный только дверными щелями коридор подплывает у не? в глазах, а пол кажется косым и непригодным для хождения. Поставив швабру в маленькой каморке, забитой всяким хламом, Катя трогает рукой похороненный здесь старый сломанный шкафчик из т?много с краснотой дерева, его железные ручки сделаны в виде каких-то ящериц, и именно из-за них Катю посещает новое, странное чувство, будто кроме того бездонного, тоскливого мира, в котором она жив?т, есть ещ? другой, где встречаются такие шкафчики с ручками в виде ящериц, шумят полнолистные сады, возникают розы на кустах и пунцовые бабочки садятся на стены солнечных комнат, открывая и раскрывая крылья в волшебной тишине. И Катя точно знает - там, в этом прекрасном мире, нет людей, только похожие на них существа, лица которых меняются, как речная вода, и которые лишь снятся друг другу, и потому не могут причинить настоящее горе и настоящую боль.
Ольга Матвеевна сидит на стуле возле стола, сняв сапоги и закинув ногу за ногу. Она велит Кате снова стать на колени и читать с листика, пока Катя читает, Ольга Матвеевна качает ногой в такт е? словам.
- Повторим наш урок, - говорит Ольга Матвеевна, когда Катя закончила. - Ты вчера видела Бога. Какой он?
- Страшный, - отвечает Катя, помня, что это правильно.
- Вспомни теперь, что я говорила тебе перед этим о Боге. Я говорила тебе, что Бог - это я. Помнишь?
- Да.
- Значит, я - страшная. Я страшная?
- Да.
- А ещ? я какая?
- Красивая, - предполагает Катя, надеясь, что это понравится Ольге Матвеевне.
- Может быть. А ещ?? Я ласковая?
- Да.
- Я добрая?
- Да.
- Ну скажи, какая я ещ?.
- Вы... умная.
- А ещ??
- Вы самая хорошая на свете.
- Повтори.
- Вы самая хорошая на свете.
- Раздевайся. Вс? снимай, трусы тоже.
Поднявшись с колен, Катя снимает одежду, пальцы е? потеют от страха. Скоро она стоит перед Ольгой Матвеевной совсем голая. Ольга Матвеевна вста?т и бер?т девочку за плечи.
- Посмотри на меня.
Катя поднимает лицо. Глаза е? уже повлажнели от наступающих сл?з.
- Отойди немного назад. Ещ? немного.
Катя отступает, пока голени е? не упираются в кусачее одеяло, которым застлана кровать.
- Потерпи, деточка, - тихо говорит Ольга Матвеевна и сильно толкает Катю руками в грудь.
Этой ночью Катя долго не может уснуть, потому что сильно болят защипанные Ольгой Матвеевной грудь и ноги. Уткнувшись в подушку, Катя трогает невидимые в темноте синяки и тихо плачет. Раньше плакать она не могла, у Ольги Матвеевны она старалась сдержать сл?зы изо всех сил, потому что заметила: как только они появляются на глазах, Ольга Матвеевна тут же начинает ещ? сильнее наваливаться на не? и щипать. Щипает она не так, как Зина, а сильно, с птичьей жестокостью, сожм?т зубы свои, оскалится, схватит всей пятерн?й и так сдавит, а хватает она глубоко, и пальцы у не?, как деревянные. Щипается, хватает и в глаза глядит - сл?зы выдавливает. А однажды Кате было так больно, что она не удержалась и просто заплакала, скривившись, и в ярости стала царапать Ольгу Матвеевну, а та засмеялась, прижала Катю к подушке, схватила за уши и трясла, и лицо языком лизала, как мороженное, и ш?потом требовала гадости говорить, и Катя говорила, потому что испугалась, что Ольга Матвеевна опять станет е? душить, и с тех пор решила больше никогда больше не плакать.