К железнодорожному обществу предъявлен иск об убытке за противозаконное лишение свободы. Факты таковы. Пассажир потерял свой билет и отказывается платить за проезд; сторож у выхода пригласил инспектора; тот послал за полицейским и передал ему пассажира для задержания. Чтобы уничтожить всякое значение объяснений истца, следует вести допрос следующим образом:
У вас спрашивали билет?
Да.
Вы предъявили его?
Нет.
Почему же?
Потому что я его потерял.
Но вы твердо помните, что взяли билет?
Да.
Вы в этом вполне уверены? (Это очень предупредительно по отношению к вашему противнику: вы бросаете тень сомнения на своего собственного свидетеля.)
Вполне.
А что говорили ответчики? То есть я хочу спросить, что сказал сторож?
Этот вопрос окончательно сбивает с толку свидетеля; он отвечает: «Тут меня и арестовали». Он не сказал и половины того, что должен был удостоверить.
На последний ответ поверенный уже возражает свидетелю — для вящего разъяснения дела:
—Нет, нет; выслушайте меня.
Свидетель поглаживает подбородок с таким видом, как будто его собираются брить. Судья посматривает на него и думает: врет или не врет? Блестящий поверенный ответчиков улыбается; присяжные переглядываются с догадливым видом и начинают подозревать, что перед ними сутяжное дело, подстроенное недобросовестным стряпчим. Раздается следующий вопрос:
Когда поезд остановился, вы вышли из вагона?
Да, сэр; я вышел, когда поезд остановился.
Спрашивал у вас кто-нибудь ваш билет?
Спрашивал! — громогласно заявляет свидетель; ему кажется, что допрос наладился.
Кто спрашивал?
Я положительно не знаю, кто он такой; я в первый раз в жизни видел его.
Ну, хорошо. Что же он сделал?
Да он ничего не делал, сэр.
Свидетель недоумевает; ему представляется, что он забыл какое-нибудь важное обстоятельство, от которого зависит все дело.
Все это кажется столь нелепым на бумаге, что иные читатели, пожалуй, усомнятся в самой возможности подобного допроса. Я могу только сказать, что в наших судах часто бывает еще гораздо хуже, когда молодой адвокат допрашивает так называемых «глупых свидетелей». На суде почему-то всегда кажется, что в глупости виноват тот, кого спрашивают; на бумаге выходит, что на глупость имеет как будто больше прав тот, кто спрашивает.
Я считаю нужным указать по этому поводу одно основное правило допроса своих свидетелей. Отчего правило это не усваивается и не соблюдается, как аксиома, всяким адвокатом с его первых шагов, я не знаю; разве потому, что никогда не было написано на бумаге.
Правило же заключается в том, что при допросе свидетелей необходимо всегда сохранять последовательность времени.
В книжке это кажется очень простым правилом, и всякий скажет: разумеется, это ясно, как любая из десяти заповедей; и это столь же часто нарушается молодыми адвокатами. Загляните в суд, вы увидите, что события бегут вперегонки, как муравьи по муравейнику. Правило не только не соблюдается, его и признавать не хотят. Правда, главные события обыкновенно излагаются в некотором порядке, потому что судья требует этого для точности своих заметок. Но как это бывает трудно, когда неопытный молодой человек вылавливает здесь одну мелочь, там — другую, примешивает к ним неверные факты и числа, предоставляя судье самому разобраться в них, как картами в пасьянсе!
Свидетель излагает свое показание в естественном порядке (если только ему не мешают), сохраняя в своем рассказе и последовательность времени. Но адвокат неожиданно перебивает его вопросом: «Позвольте, свидетель; одну минуту. Что, собственно, вы сказали, когда заговорили с ответчиком?»
Нить рассказа сразу прервана, память свидетеля с трудом возвращается назад, как раненый солдат к тылу, и нужно некоторое время, чтобы вновь ввести его в линию боя. Это не все. Судья сердится, недоволен (если только может сердиться судья), а присяжные теряют способность следить за ходом рассказа. Если вопрос был существенный, судье приходится менять свои заметки, и в них, вероятно, окажется путаница. Если бы последовательность рассказа не была нарушена, исправления бы не потребовалось; теперь, благодаря несвоевременному вопросу, все последующие события могут получить иную окраску. Кроме того, нарушение этого правила имеет стремление к размножению. Так как вопрос был предложен не вовремя, то судья спрашивает: «Когда это было?» Свидетель путается, старается припомнить и весьма легко может отнести ответ совсем не туда, куда следует; ему напоминают, что этого быть не могло, предлагают быть осторожнее и т. д., к вящему недоумению решительно всех, кроме поверенного ответчиков; последний мысленно благодарит своего противника за неожиданное содействие. Из этого ясно, что каждое событие должно быть помещено в своем естественном месте и каждое существенное обстоятельство и разговор, сопровождавшие это событие, должны быть переданы в связи с ним; таким образом, все исчерпывается по мере хода рассказа. Если вы не сумели сделать этого для вашего клиента, ему было бы лучше обойтись без ваших услуг.
Итак, пусть события будут изложены в той последовательности, в которой они происходили, вместе с разговорами, их сопровождавшими, если эти разговоры имеют значение и могут быть передаваемы свидетелями, и с окружавшими их фактами, хотя бы и незначительными.
Другая слишком обычная ошибка заключается в повторении таких выражений, как: «Не говорите нам, что было сказано, а только, что было сделано», «А он сказал вам что-нибудь? Не говорите, что именно он сказал» (английский процесс допускает только прямые устные доказательства). Присяжные, мало знакомые с правилами о судебных доказательствах, иногда поневоле думают, что поверенный боится, чтобы свидетель не сказал чего-нибудь невыгодного для него, и недоумевают, видя, что адвокат спрашивает, сказал ли кто-нибудь что-то, и тревожно предостерегает свидетеля не говорить, что именно. Скажут, что предостережение было необходимо; это возможно. Но нет нужды заслонять им самый допрос. Не следует шуметь о нем, как будто бы вы хотели поведать всему свету свое глубокое знание правил судопроизводства. В девяноста девяти случаях из ста для всех очевидно, что нечто было сказано; против этого не будет спора, и наводящий вопрос (наводящие вопросы допускаются по второстепенным обстоятельствам) поможет свидетелю обойти техническое затруднение, вместо того чтобы сбивать его, и наталкивает на недоумение о том, отчего ему нельзя передать содержание происходящего разговора.
Другое важное правило заключается в следующем. Никогда не передопрашивайте своих собственных свидетелей. И это кажется самоочевидным. Тем не менее нужно усилие над собой, чтобы соблюдать это указание. Зайдите в суд и услышите, как адвокат, сам того не замечая, настойчиво ведет перекрестный допрос своих собственных свидетелей, если рядом с ним нет старшего товарища, который удержал бы его.
Не так давно один молодой адвокат выступал в качестве обвинителя перед судьей Гокинсом. Был допрошен потерпевший, и его показание, казалось, вполне установило факты. Но обвинитель спросил его:
«Вы уверены в этом?» — «Да»,— сказал свидетель. «Вполне?» — спросил поверенный. «Вполне».— «У вас нет никаких сомнений?» — «Какие же могут быть сомнения? — ответил свидетель.— Я и у жены спрашивал». Судья сказал: «Вы спросили жену, чтобы быть вполне уверенным?» — «Именно, милорд».— «Значит, раньше у вас было некоторое сомнение?» — «Пожалуй, что у меня было маленькое сомнение, милорд».
Этот ответ похоронил дело, потому что весь вопрос сводился к безусловной достоверности показания потерпевшего. Я, конечно, не хочу сказать, что следует замалчивать факт, нужный для установления истины, и в этом отдельном случае адвокат вполне правильно настаивал на выяснении обстоятельства, от которого зависел исход процесса. Но в обязанности адвоката совсем не входит старание разбивать данное его свидетелем показание, если оно кажется ему правдивым. Мало этого. Перекрестный допрос своего свидетеля может погубить дело. Свидетель может смешаться и хотя первоначально считал себя вполне уверенным в фактах и потому мог удостоверять их безусловно, тем не менее вследствие постоянных приставаний он начинает сомневаться в том, может ли он утверждать безусловно; получается впечатление, что в нем нет полной уверенности. Такие вопросы, как: «Вы в этом совершенно уверены?», «Вы безусловно удостоверяете?» — составляют в сущности перекрестный допрос; в первоначальном допросе они являются наносным материалом. Когда фокусник спрашивает: «А вы уверены, что деньги у вас в руках?», окружающие начинают сомневаться.