Этот господин много раз появлялся в суде по делам об отчуждениях со стороны одного железнодорожного общества с целью сбить оценку, хотя ни один судья, дороживший своим достоинством, не мог придавать его объяснениям ни малейшего значения. Нет нужды прибавлять, что он умел делать кирпичи без соломы; соответственно этому в его заключениях не хватало некоторого качества, необходимого для их прочности. Не всякий кирпичный заводчик говорит правду на суде.
21. ГРАФОЛОГ
Разбирается дело о предумышленном убийстве. За свидетельской решеткой появляется господин с умным лицом и проницательными глазами. Его уверенный взгляд сразу внушает вам доверие. В нем есть что-то ученое и даже философское. Это, вероятно, и есть тот самый человек, которому дано умение читать «проповедь по камням, убийство по любовным письмам и развод по всяким неодушевленным предметам»?
Взгляд его обращен в сторону адвоката, приступающего к перекрестному допросу, и в этом взгляде можно прочесть приблизительно такой монолог: «Посмотрим-ка, что это за птица. Сейчас увидим. Ага! молокосос. Много мы таких видели. Посмотрим, посмотрим. А! вот ты с чего начинаешь? Ну, это не страшно. Я с первого слова вижу, что в нем есть. Мне только взглянуть — и прочел, что у него на лице написано: почерк виден».
«Сколько времени я занимаюсь каллиграфической экспертизой, сэр? Как сказать? Я уже привык к этому вопросу; раз тысячу слыхал его в этом зале.— Невзирая на это обстоятельство, он, однако, не спеша складывает свои выхоленные руки над книгой, которую держит перед собой, прикрыв левую правой, смотрит в потолок, как если бы никто никогда не задавал ему столь глупого вопроса, и ему приходится заняться вычислениями сроков.— Тридцать пять лет, сэр».
Он вынимает свое pince-nez, притрагиваясь к нему с осторожностью человека, привыкшего обращаться с хрупкими вещами. Золотой кончик покоится на средней фаланге среднего пальца и слегка придерживается большим; указательный палец грациозно прикасается к ободку стекол. Эти стекла существенный элемент в его заключении, и он с язвительным, ученым, почти математическим видом помахивает ими в сторону молодого адвоката. Берегитесь этой благодушной улыбки, о мой юный, доверчивый друг! Казалось бы, дно насквозь видно, а до дна очень далеко! Знакомы вы с такими местами, где над омутом поросла пушистая травка и мелькают голубые незабудки и желтенькая куриная слепота? Смотрите под ноги, молодой друг; у вас в руках ценная ноша: человеческая жизнь.
Да, подсудимого обвиняют в убийстве, и улика — почерк. Эксперт должен установить виновность. «Нет, нет,— говорит он про себя,— отнюдь не я. Мне дают образцы почерков и спрашивают моего заключения; я говорю: это почерк подсудимого. Вы говорите: если это писал он, он виновен. Так скажут и присяжные». Тонкое различие! Но позвольте спросить, г-н Непогрешимый, прежде чем высказать свое заключение: знали вы или не знали о том, к чему оно должно было привести?
Опасный вопрос. Посмотрите: эксперт по-прежнему изящно играет своими незаменимыми стеклышками; но он вместе с тем следит за вами, как врач за выражением лица своего пациента; он уже приводит свои «научные основания» в боевой порядок. Можно ли задать ему столь существенный вопрос в такой форме? Нет! Он видит, что вам нужно,— он прочтет вашу мысль в этих словах, как сквозь хрусталь. Надо утаить ее от него так, как будто вы через него пересылаете присяжным шифрованную телеграмму, которой он не должен прочесть. Ответ на этот вопрос, если вы сумеете предложить его в надлежащей форме, может быть, лежит у самого основания вашей защиты.
Знал ли он о том, к чему должно было привести сличение почерков? Если вы не умеете задать вопрос в иной форме, лучше не спрашивайте вовсе; он категорически ответит: нет. Он принимал присягу и рассуждает по научным данным, а не как-нибудь иначе. Не забывайте этого. Одна точка над «1» может решить да или нет. Он из такой точки умеет извлечь убийство, как из черты буквы — прелюбодеяние.
Вам надо выяснить, что именно могло оказать влияние на него и толкнуть в определенную сторону его заключение о петле в букве «С» или о загибе в букве «У». Откуда родилось у него предположение, что это мог быть почерк подсудимого? Знал он о том, что совершено убийство?
«Да, но не знал, что оно составляло предмет исследования по настоящему делу».
Заметьте себе этот ответ и повторите свой вопрос. Никто, конечно, не говорил эксперту про убийство, когда ему вручили образцы почерка; ему не сказали, что это почерк обвиняемого, что ему предстояло сличить его с роковой запиской. Я могу сказать вам, почему никто не говорил ему об этом, ибо вам надо иметь это в виду с самого начала перекрестного допроса. Нет ничего легче, как найти сходство в почерках людей, принадлежащих к одной общей группе лиц, в почерках мальчиков и девочек, учащихся в одной школе, и даже в почерках лиц, служащих в одном учреждении, и потому вы легко можете признать рукописи двух или трех разных лиц за описание одного человека. Мальчики подражают своим учителям, девочки — учительницам; младшие писцы подражают старшим. Не забывайте также, что в этих случаях люди подражают именно так называемым особенностям, эксцентричностям почерка.
Никто ничего не говорил г-ну Непогрешимому; но он, вероятно, читал газеты и, следовательно, знал два факта: во-первых, что убийца оставил на месте преступления записку, в которой называл виновником другое лицо; во-вторых, что в последний раз перед убийством убитого видели в обществе одного торговца; а когда ему вручили книги, в которых имелись записи, сделанные этим торговцем, для сличения этих записей с запиской убийцы, эксперт не мог не узнать и третьего факта.
Выходит, таким образом, что г-н Непогрешимый имел довольно определенное представление о том, что от него требовалось. Вот что надо установить с самого начала: как — это уж ваше дело, вместо того чтобы спрашивать его, сколько лет он занимается своими экспертизами.
После этого надо выяснить приемы, которыми велось исследование этого знатока почерковедения. И вы изумитесь перед хитроумной системой, изобретенной наукой для переливания из пустого в порожнее. «Я начал с изучения несомненного почерка подсудимого»,— говорит он. Это одно из его научных выражений: «несомненный почерк подсудимого»; он искал в нем «характерных особенностей письма» — это также научное выражение.
Но в этом уже есть логическая ошибка, (предвосхищение основания (лат.). Есть ли это действительно особенности? Он их так называет и читает по ним: убийство. Затем он усматривает «в тринадцатой строке сверху, на странице четырнадцатой, милорд»,— почтительно кивая в сторону председателя. «Строка тринадцатая на странице четырнадцатой»,— повторяет председатель, считая изо всех сил: вот оно, вижу. «Милорд изволит усмотреть,— лукавый взгляд в сторону адвоката: послушай-ка любезный, что сейчас будет,— в букве "к" в слове "дурак" имеется в высшей степени замечательный угол пересечения жирной черты с волосной, угол в сорок пять градусов с половиной, милорд. Такие углы встречаются не более как один раз среди пятидесяти четырех миллионов почерков. Обращаясь к записям в предъявленной мне книге, на четвертой странице, двадцать вторая строка сверху, я усматриваю в той же букве "к" в слове "заказ" такой же угол и то же, если можно так выразиться, крюкообразное закругление». Эксперт делает паузу в сознании, что это мощное выражение должно вызвать молчаливый восторг среди слушателей. Заметьте это научное открытие для перекрестного допроса, потому что в нем ровно ничего нет; вы найдете такие же крюки и «характерные особенности» в почерке девяти из десяти человек того круга людей, к которым принадлежит подсудимый. Это новый симптом, а все новые симптомы служат к вашей выгоде, если вы умеете ими пользоваться.