Комната тоже была очень светлой, в ней тоже было много цветов и мало мебели, она имела эллипсовидную форму и была заполнена детьми. Человек сорок мальчиков и девочек, приблизительно одного с Лёнькой возраста, шумно завтракали за большим полукруглым столом. Когда вошел Лёня, все перестали жевать и, повернувшись к нему, притихли.
- Смотрите, у нас пополнение! - радостно воскликнул, подскочив к самой двери, где стоял растерянный Лёня, пухленький, лысый и вислощекий, при этом очень улыбчивый и подвижный, словно шарик ртути, низенький человечек. Он был немолодым, но и не старым, а, как говорят, неопределенного возраста. Его костюм был цвета ртути, застегнутый на манер косоворотки, а поверх него - синий джинсовый жилет, множество карманов которого украшали молнии и замысловатые пряжки.
- Добро пожаловать в наш пансионат «Приют»! Как тебя зовут? - спросил человечек.
- Леонид. Осипов.
- А меня зовут Груль Цалович, я здесь заведую всем имуществом движимым и недвижимым, завхоз, если проще сказать, а заодно по совместительству еще и воспитатель на вашу голову, - человечек задорно хихикнул и продолжал:
- А это все новые воспитанники, вот теперь и ты вливаешься в нашу дружную семейку. Садись к столу и завтракай со всеми, а заодно постепенно и перезнакомишься.
Лёня не нашел, что сказать, хотя его подмывало спросить, что это за приют такой, куда детей привозят насильно, воруют таким необычным способом, да потом еще и в клетках запирают?
Но он понимал, что ни один ответ его не успокоит. Если детей здесь будут расчленять на органы - ему не скажут правду. А, если правда не так ужасна, дело затевается доброе, и ему скажут правду, он этой правде не поверит сам, потому что не сможет распознать, правда ли это.
Видя его нерешительность, из-за стола вышла девочка с длинным конским хвостом из каштановых волос над левым ухом и взяла Лёню за руку. Она, как и Юля, оставшаяся сидеть в клетке, была одета в такое же топорчливое конусовидное платье с пелериной. Как и у Юли из клетки, оно, казалось, было того же мятого парашютного шелка, только оно было не белого, а ярко-желтого цвета.
- Пойдем, Лёня, я покажу тебе свободное место, - сказала спокойно девочка, и Лёнька послушно пошел за ней. - Меня зовут Эллина Тонкачева, а в нашем детском доме меня звали просто Элка. Выбирай на свой вкус.
- Буду звать тебя Эля, можно?
-Да, пожалуйста! - тряхнув хвостом, разрешила девочка.
-Ты, значит, тоже из детского дома? - удивился Лёня.
-Конечно. Здесь все из детских домов, только разных. И из разных городов тоже. Видишь, как нас много!
- Странно, - удивился Лёнька, оглянувшись по сторонам. Увидев, что все дети одеты в довольно яркую нарядную одежду, он смущенно заправил майку в трусы, в которых он так и оставался, не успев одеться в спальне своего детдома. Однако по этому поводу он решил не «париться», а спокойно занял указанное место и, беря в руки вилку, чтобы наколоть какой-то странный предмет на своей тарелке, спросил, повернув голову к девочке:
- Эля, а зачем мы здесь? Что с нами будут делать?
Но девочка не успела ответить. Сидевший по другую сторону от нее паренек лет тринадцати - долговязый, с маленькой, но лохматой ярко- рыжей головой, не прекращая с ожесточением поглощать куски какой-то непонятной пищи, раздраженно вклинился в их разговор.
-Не слушай ты эту Тонкачеву! Нашел «знатока» «Что? Где? Когда?»! Что она может знать, малявка! Это ты у меня спроси, зачем мы здесь!
И не дожидаясь подтверждения своему предложению, продолжал с издевкой и циничным брюзжанием:
- «Пансионат» тут у них! Как же! Техника у них на грани фантастики, это - да, а намерения, как я соображаю - самые прозрачные и примитивные. Внаглую наворовали со всей страны сирот из детских домов, тех, кого никто не хватится, кого искать очень уж не станут. Откормят нас этой вкусной гадостью, а потом сделают с нами, что захотят. Слышал я, что есть вероятность всем нам попасть на операционный стол и быть разрезанными на мелкие и крупные запасные части для богатеньких буратинов. А некоторых отправят в рабство.
- Вот так-то вот, голуба моя, как говаривал мой папанька в те времена, когда ему еще удавалось иногда просыхать от самогонки, - веско заключил он и представился: - Витёк, потом добавил: - Калабухов, - и протянул Лёне руку прямо с вилкой, на которой остались висеть кусочки еды.
Лёня с готовностью вытянул над тарелкой Эллины свою правую руку для рукопожатия. Но тут Эля и другие девочки прыснули от смеха. Только тогда Витёк спохватился, и, смущенно улыбнувшись, положил вилку на тарелку и с жаром пожал протянутую Лёней руку.