Игорь Петрович тем временем перебирал полоски коры, давал мне пощупать их, оценить фактуру, прочность. Для меня, если честно, все они были одинаковыми. Нет, конечно, разные, но, блин, я разницы не понимал.
А Игорь Петрович продолжал:
— Для прочности подошву проплетают вторично, а можно пришить кожаную подмётку или подковырку. Но всё равно лаптей надолго не хватит. Но нам и не надо надолго, чтобы лапти за время носки не успели набрать отрицательной энергии. Ещё одна причина, почему твои кроссовки для настоящего боя не годятся.
Ага, для настоящего боя… Я понял, что мне пудрят мозги!
Но, блин, остальные парни спокойно плели эти грёбаные лапти и не возбухали! И это выбивало меня.
Я поневоле стал прислушиваться и приглядываться.
— Это кочедык. Он тебе понадобится, когда нужно будет заправлять цины.
Игорь Петрович показал мне металлическую штуковину с деревянной ручкой. Ту самую, которой я собирался снимать лапшу с ушей. Парни поддевали слегка загнутой металлической частью штуковины полоски коры, чтобы просунуть другие полоски.
Кочедык был с ладонь длиной. Половину занимала деревянная ручка, а с другой стороны была изогнутая металлическая фиговина, такая изогнутая узкая лопатка, довольно-таки крепкая, чтоб не сломалась, когда придётся туго сплетённые полоски коры раздвигать.
— Лапоть плетётся на коленке, — продолжал рассказывать Игорь Петрович. — Берёшь восемь длинных цин и вот так переплетаешь их в шахматном порядке. Делаешь такой коврик. Ага, молодец! Поплотнее. Так… — Игорь Петрович показывал и посматривал, что делаю я. — Теперь будем делать пятку. Берём четвёртую цину и проплетаем её через вот эти три и вот эти четыре цины… Теперь с другой стороны. Так. Теперь вот эти две центральные тоже переплетаем. Вот, у нас получилась пятка. Эти три и эти три подтягиваем хорошенько и вот так закрепляем под коленкой. Смотри, тут у нас пять цин, и тут. Берём пятую и…
Это оказалось непросто. Полоски коры расползались, и справиться с ними было невозможно. Тут стяну, там расплетётся, там поправлю, здесь полоски перепутаются. Приходилось расплетать и начинать заново.
Я всячески старался плести плотно, как показывал Игорь Петрович, но у меня получалось рыхло. Меня это раззадорило, захотелось сделать хорошие лапти и показать маме с папой. Я подтягивал расползающиеся цины, а сам представлял, как Сонька будет визжать от восторга, а потом сделает из лаптя карету для своих кукол.
И вот только у меня что-то начало получаться, как Игорь Петрович объявляет, что все должны показать свою работу.
У каждого из парней был либо законченный, либо почти законченный лапоть. Даже у Артёма работа продвинулась до заплетания носка или головашки, как сказал Игорь Петрович. И только у меня было нечто несуразное с торчащими во все стороны полосками коры.
Не скажу, чтобы я завидовал. Чему там завидовать? Лаптям что ли? Но было как-то не очень. А тут ещё Игорь Петрович говорит:
— Кто закончил, можете идти на ужин. Остальные заканчивайте работу.
Вот так вот! Я без завтрака, без обеда и теперь получается без ужина! Потому что мне эти лапти до прихода Чёрного колдуна Белатора не доплести.
А тут ещё остроум первым подходит и показывает Игорю Петровичу крепенький такой лапоть. А сам на мою работу посматривает так свысока. Глянул, как припечатал, и направился на выход.
И вдруг Игорь Петрович говорит так негромко:
— Погоди-ка, Николай!
Остроум остановился.
— Помоги Владиславу. В столовую пойдёте вместе, как закончите.
Этот самый Николай покраснел весь, зубы и кулаки сжал, но подошёл ко мне.
А Игорь Петрович продолжает:
— Делать за него работу не надо. Объясни, чтобы он сам понял и сплёл.
После этого встаёт и идёт проверять, у кого как движутся дела, а к нам теряет всякий интерес.
И тогда Николай тянется к табуретке, на которой сидит Дёма, и скидывает котёнка на пол. Пододвигает табуретку и садится напротив меня.
Я не успел подумать, как жахнул Николая недоплетённым лаптем прямо в лоб!
Ну как жахнул? Попытался.
Он, видимо, ждал чего-то такого. Перехватил мою руку, вывернул её, и я полетел с табуретки на пол.
Игорь Петрович подпрыгнул к нам мгновенно, как раз чтобы встать между нами, уже вскочившими и готовыми биться насмерть.
— Оба! Отжиматься по пятьдесят раз! Начали!
Николай равнодушно принял упор лёжа и начал бодренько отжиматься. Да не просто так, а на кулачках!
Я стоял, смотрел на него и понимал, что я так не смогу. Да я и просто, по нормальному не смогу отжаться пятьдесят раз. Мне и двадцать не под силу…
— Особое приглашение? — спросил у меня Игорь Петрович, и я тоже принял упор лёжа.
Я отжимался и повторял про себя, как я ненавижу этого выскочку… Как. Я. Ненавижу. Этого. Выскочку. Как. Я. Ненави…
Когда Николай закончил, мне осталось ещё до фига! А он сел на табуретку, закинул ногу на ногу и такой посматривает на меня свысока. Даже не запыхался, гад…
Я, конечно, очень старался, но в конце концов на двадцать третьем отжимании упал. Попробовал ещё раз и не смог — руки не держали совсем. И тогда я встал. А что, лежать что ли, раз не смог больше отжаться?
Николай усмехнулся и такой с презрением говорит мне:
— Бери свой лапоть и плети! Да побыстрей! Если я из-за тебя останусь без ужина, тебе не поздоровится!
Мне, конечно, хотелось отомстить ему и лишить вечерней каши, но я сам уже сутки не ел.
Я вспомнил последний ужин дома, как я наскоро перекусил бутербродом с чаем и мне стало совсем тошно.
Да, нужно было сделать чёртов лапоть быстро. Не потому, что Николай так сказал, а потому, что у меня у самого от голода уже голова болеть начала. Мне и так было плохо, а отжимание только усугубило моё состояние.
Руки у меня тряслись от напряжения. Полосы коры и раньше расползались, а теперь и вовсе удерживать их никакой возможностей не было.
Николай смотрел на меня, и я чувствовал его раздражение. Но мне было пофиг. Я от отчаяния не видел, что куда нужно засовывать, с чем переплетать.
Я готов был сдаться. И если бы тут сидел кто другой, а не этот выскочка, я бы сдался, но при нём я не мог себе этого позволить. Я продолжал упрямо заплетать, расплетать, когда не получалось, и снова заплетать эти чёртовы цины.
Николай сначала злился, а потом понял, видимо, что злостью не поможешь, начал подсказывать мне. Но от этого было мало толку. Потому что руки у меня тряслись, и голова от голода плохо соображала, да и в глазах стояли слёзы отчаяния.
И тут мне на коленку запрыгнул Дёма. Он пролез мне под руку и уселся на ноге. Много ли котёнку надо места?
А потом Дёма начал тарахтеть, и я успокоился. И сразу увидел, какие полосы и как нужно заплетать.
Короче, лапоть получился страшный, но он получился. И практически без подсказок Николая. Ну как без подсказок? Он показывал мне какую цину брать и куда её заправлять.
В общем, в столовую мы успели в самый последний момент. Высокая крепкая кухарка неприветливо зыркнула на нас и плюхнула в тарелки уже остывший плов, потом налила в стаканы киселя, дала по куску хлеба и начала протирать раздаточный стол, всем своим видом показывая, чтобы мы побыстрее выметались отсюда, что она вообще делает нам одолжение.
— Спасибо большое, Агафья Ефимовна! — сказал ей Николай и ткнул локтем меня в бок.
Я сразу сообразил, что нужно и тоже сказал:
— Спасибо, Агафья Ефимовна!
Было очень вкусно. А с учётом того, что я сутки не ел, так и вовсе.
— Эх, какое объеденье! Прям язык проглотил! Жаль, мало, — протянул Николай.
— Вы б ещё через час пришли! — проворчала Агафья Ефимовна.
Но добавки нам дала.
Когда мы сытые вышли из столовой, Николай уверенно повернул направо и пошёл по тропинке.
Я не знал, что мне делать, куда идти, будут ли ещё какие-то занятия или нет, где все и вообще. Можно было, конечно, пойти за Николаем или просто спросить у него, но нет. У кого угодно, но только не у него. Поэтому я повернул налево и вышел как раз к комнате наказаний и к крыльцу, на котором раньше сидел Боря. Сейчас там никого не было.