И тут я почувствовал взгляд. Обернулся.
Николай косился на меня, как на врага народа.
Блин, вот за что? Я вообще сейчас к нему никакого отношения не имел. У него есть дело, есть напарник, чего на меня-то пялиться?
И радость от движения, от тренировки померкла.
Боря сразу почувствовал изменение моего настроения. Он шлёпнул легонько меня по носу и спросил:
— Что случилось.
— Ничего, — отмахнулся я, готовый продолжать заниматься.
Но Боря отступил на шаг и сказал:
— Иди, пиши.
— Что писать? — опешил я.
— Писанку. Ставишь дату, отчёркиваешь. Потом задаёшь вопрос — тот, который сейчас тебя волнует, пишешь, что я хочу разобраться с этим до слова «всё», это договор с собой… Снова отчёркиваешь. А потом задаёшь вопросы: что произошло, что я почувствовал, чего мне захотелось, что я решил, в каком возрасте? Пишешь ответы. Решения отменяешь. Пишешь всё, что всплывёт в сознании. Как только выписывается слово «всё», снова отчёркиваешь. Это выход из состояния писанки. Иди.
И Боря кивнул в угол, где стопкой лежали листки бумаги, пара пластиковых планшеток с прищепками и несколько ручек.
Я посмотрел на бумагу и ручки. Как-то всё это было странно.
— Иди, пиши! — подтолкнул меня Боря.
И я пошёл писать, хотя понятия не имел что. Да пофиг! Буду писать всё подряд!
И тут же испугался: я совсем не хочу, чтобы всё, что придёт мне в голову, кто-то читал. И я спросил вежливо у Бори:
— Написанное потом вам показать?
— Зачем мне твои сопли? — на этот раз действительно искренне удивился Боря. — Напишешь, порви и выбрось. Тут главное, чтобы ты вытащил занозу из бессознательного в сферу осознания.
«Бессознательное… сфера осознания… — подумал я. — Очень старинные русские слова… Прямо традиционные».
Но я успокоился. Если листочек с моими каракулями нужно порвать, то я вообще могу писать всякую фигню. Что я и сделал.
Когда я через некоторое время поднял голову, рядом со мной писали свои писанки Николай и ещё два парня. Когда они сели рядом, я даже не заметил.
Я порвал исписанный листочек и выбросил его в урну — она стояла тут же, рядышком — и вернулся к Боре. Тот занимался с оставшимся без пары.
Он тут же поставил нас вдвоём и пошёл смотреть, у кого как получается.
Надо сказать, что заниматься с этим парнем было совсем не то же самое, что заниматься с Борей. Я теперь вообще ничего не видел — никаких опор, никаких пустот или плотностей. И мой напарник, судя по всему — тоже. Но он старался. Как и я. Я уже попробовал, когда мне было видно, и это было круто! Естественно, мне хотелось ещё! И тут дело не в том, что ты можешь слегка толкнуть человека, а он упадёт. Дело в движении, в свободном движении. Именно оно дарило радость. Именно это мне нравилось.
Вместо свободного, ничем не сдерживаемого движения мы с ним тыкались, как слепые котята. Ну и пофиг!
А вот то, что Дёма до сих пор не появился, это ни фига не пофиг. Он как убежал тогда на крыльце, так и не пришёл.
Уже смеркалось, когда Боря остановил тренировку.
Ребята потянулись к выходу с веранды. Я собирался просто топать вслед за всеми, но тут меня окликнул Боря и попросил задержаться.
Николай, когда уходил, демонстративно на меня не смотрел. Да мне без разницы. Я подошёл к тренеру, для меня это было интереснее и важнее.
Боря опустился на скамейку так, чтобы за спиной и по бокам были стенки, а впереди — открытое пространство, и похлопал рядом с собой.
Я сел.
На улице уже темнело. Я смотрел, как в сгущающихся сумерках уходят парни. Они дурачились, кто-то прыгнул товарищу на спину, а тот как-то вдруг стал мягким и… скользким, что ли? В результате, первый не удержался и скатился со спины на землю. Все засмеялись. Потом кто-то прыгнул на спину первому, но тот не то что не смягчел, наоборот, стал плотным, крепким, большим, и наездник словно бы ударился об препятствие и отскочил, как от внезапно выросшей бетонной стены. Кто-то попробовал прыгнуть на Николая, но промазал. Как так произошло, я не понял, но он пролетел мимо… А Николай даже как будто и не свернул, только плечом повёл в момент прыжка и всё.
Я смотрел на парней, пока они не скрылись за углом. Некоторое время до нас доносился их смех, но потом всё стихло.
— Понравилась тренировка? — спросил Боря, когда стало слышно только шелест листьев от лёгкого ветерка.
— Да, очень интересно! — кивнул я, и я был совершенно искренен! Тренировка мне очень понравилась! Намного больше, чем плетение лаптей.
— Ты учился в Школе волшебства?
— Да.
Боря помолчал, а потом негромко протянул:
— Лучше б в обычной…
Я аж подпрыгнул.
— Почему это в обычной лучше?
Боря вздохнул.
— Потому что там не вбивают в головы ребятишек столько запретов. Ну да ладно, запреты можно выписать… Ты вообще, как видишь свою жизнь?
Я задумался.
— Сейчас — не знаю, — честно признался я. — Вчера знал, а сегодня всё перевернулось.
Боря усмехнулся.
— Ты даже не представляешь, насколько!
— Догадываюсь, — усмехнулся я в ответ.
— Расскажи про свою семью, кто они, чем занимаются?
И тут меня словно кто по темечку ударил.
— Зачем вам про мою семью? — насторожился я.
Сразу вспомнилось похищение, подвал, цепи — вот это всё. А воображение уже неслось дальше — с родителей требуют выкуп, а у нас денег совсем нет, и тогда меня убивают, потому что в кино заложников всегда убивают. Или я не заложник?
— Э, как ты напрягся! — засмеялся Боря. — Если бы у меня были тёмные мысли, я бы не стал расспрашивать тебя. У Григория твой телефон, там есть номера твоих родителей, по номеру выяснить всю подноготную вообще труда не составляет. К тому же у тебя там твои соцсети и пароли сохранены…
Так-то он был прав, но всё равно я напрягся. Вспомнил Соньку. Я, конечно, из-за неё натерпелся, но мне совсем не хотелось, чтобы она как-то пострадала. Да и мама с папой тоже. Поэтому я ничего не ответил. Просто сидел и молча ждал, что Боря скажет дальше.
А он вздохнул и произнёс:
— Я просто хотел получше узнать, из какой ты семьи.
— Из нормальной, — буркнул я.
— Ну что ж, из нормальной, так из нормальной. Иди отдыхай, завтра у вас будет напряжённый день. В другой раз поговорим.
Легко сказать, иди отдыхай! А куда идти-то?
Я встал и потопал в ту сторону, куда ушли парни. А куда ещё? Не просить же Борю о помощи после его слов. Тем более, на тренировке я хорошо уяснил, что опираться на других не надо. Значит, сам найду.
Настроение было препоганое. Вспомнились сразу все неприятности, которые навалились на меня в последнее время, девки эти, отнявшие наши деньги, похищение, подвал, цепи, Николай…
Я подошёл к крыльцу. Над дверью горел свет и в открытом окне, затянутом москитной сеткой, тоже. Изнутри слышались голоса и смех парней. Я понял, что мне нужно туда. Но решил воспользоваться тем, что я тут новенький, включил дурака и прошёл мимо. Завернул за угол.
Тут тоже горел свет. А за крыльцом центрального входа темнела вторая дверь. Та самая, гаражная — поднимающаяся. Дверь в подвал. Я хорошо помнил её открытой. Сейчас она была опущена. К ней я и направился.
И тут же передо мной вырос автоматчик.
— Куда? — преградил он путь.
— Заблудился, — соврал я, а сам постарался разглядеть хоть что-нибудь.
А что разглядывать? Дверь закрыта, снаружи никаких замков нет. Тишина и покой.
— Детская — там! — автоматчик дулом указал направление.
— Сам ты ребёнок! — обиделся я, но спорить не стал — против автомата мне нечего было поставить.
Пришлось разворачиваться и топать назад, туда, где слышал голоса парней.
Я неохотно поднялся на крыльцо, позвал Дёму. Он не откликнулся. Я постоял, подождал его, но котёнка не было. Позвал его снова. Потом вошёл. Не стоять же мне всю ночь на крыльце? Признаюсь, чувствовал я себя очень одиноко и мерзко.