— Кто научил тебя этим играм? Неужели в книжках вычитала?
— Хорошо быть умной и начитанной, да? — смеётся она и тут же снова садится на него, уже глубже. У обоих вырывается стон, и он, обхватив и крепко сжав её бёдра, насаживает на себя ещё глубже. От возбуждения она выгибается назад, опираясь ладонями на его колени позади себя, и начинает медленно двигаться вверх и вниз. Его проникновение на этот раз такое глубокое, что она на какой-то момент даже чувствует боль, но вскоре всё выравнивается…
Я не хочу, чтобы прекращались твои движения во мне. Я хочу чувствовать тебя. Хочу целовать, гладить, провести с тобой сумасшедшую ночь, которую ты мне обещал, но до сих пор не подарил. Хочу наблюдать за тобой из-под ресниц и ловить твой влюблённый взгляд. Мне нравится, как ты на меня смотришь! Я сразу ощущаю себя первой, а может и единственной красавицей на земле. Твои мышцы под моими ладонями, твои сильные руки у меня на бёдрах, твоё движение внутри меня — это подарок, который мне придётся ещё долго считать незаслуженным.
Широкая и мягкая кровать принимает их обессиленные тела. У Маши ещё хватает сил обнять Александра, укладываясь поудобнее у него под боком. Она начинает шептать ему слова любви и незаметно погружается в дрёму, из которой через несколько минут он выводит её лёгким поцелуем:
— Машенька, надо вставать.
Она ещё плывёт в своих сонных полувидениях, когда его нежный шёпот проникает в сознание, заставляя нехотя возвращаться в реальность. Она потягивается всем телом, чувствуя, как скользит его ладонь по коже, и раскрывает глаза:
— Спасибо, что ты у меня есть!
Он в ответ дотрагивается губами до её плеча и не может ничего ответить, потому что горло вдруг почему-то сжимается от нахлынувших чувств — ему ещё никто никогда такого не говорил.
Они сидят в гостиной перед фоном работающим телевизором. Их кресла на расстоянии друг от друга — чтобы не возникло новых соблазнов. Спальня приведена в порядок, эмоции взяты под контроль. Они молчат не потому, что им нечего сказать, а потому, что прекрасно понимают друг друга без слов.
— Я боюсь, — произносит она наконец вслух то, что так тревожило её в эти последние дни.
Он понимает и улыбается:
— Всё будет хорошо.
— Андрей в больнице, этот Ружан уверен, что теперь готов вернуть тебе долг… Мне страшно.
— Маша, не накручивай себя. Не думай вообще об этом.
— Это невозможно, сам знаешь. Когда бой?
Он отвечает после небольшой заминки:
— Через два дня.
— Так быстро! — выдыхает она. — Пожалуйста, вернись ко мне.
— Маш, — улыбается он ей как можно более успокаивающе, — даже не сомневайся во мне. Я вернусь.
Вечером того же дня в разговоре с отцом Маша упоминает предстоящий бой Саши:
— В эти два дня, которые остались до боя, нужно что-то сделать, пап… нельзя его отменить?
— Во-первых, не через два дня, а завтра, а во-вторых, нельзя — мы с тобой здесь ничего не решаем, — рассеянно отвечает Андрей Петрович и не замечает, как белеет лицом дочь, которая понимает, что Саша специально назвал неправильную дату.
15
В день боя Александр собран и сосредоточен. Он отключает телефон, потому что все люди, с которыми он готов сегодня общаться, находятся рядом. Сергей Петрович, трезвый и хмурый, сидит за столом и что-то высчитывает, расчерчивает на большом листе бумаги. Гарик, тоже без улыбки, ходит из угла в угол и в очередной раз повторяет вслух сильные и слабые стороны Ружана. Морозов слушает его и кивает.
— Помни, у него грамотная ударка. Его джеб просто убийственен. Не подставляйся. Думаю, за этот год, что мы его не видели, он ещё поднаторел в технике.
— Ну я здесь тоже не прохлаждался, — бурчит Александр. Гарик согласно кивает головой:
— Но за ним отличный лагерь, прибавь к этому одинаково безупречное владение ударами рук и ног, заниженный болевой порог…
— Мне уже сейчас начинать скулить от страха или дождаться выхода на арену?
— Не ворчи.
Петрович отрывается от листа:
— Зато он не способен адаптироваться к внезапному развитию событий. Поправлюсь — не мог, как сейчас — мы не знаем, может, сделал выводы из двух поражений, только ты смог его отправить на канвас.
— Там были голые доски, — вставляет Саша, но тренер небрежно отмахивается от него:
— Ты же понял, о чём я говорю.
— Длина рук и ног у вас с ним одинаковая, — продолжает Гарик, — так что здесь никаких преимуществ.
— И он знает, — добавляет тренер, — что ты используешь в основном смесь из муай-тай и бокса…
— Но может не слышал ещё о джиу-джитсу и боевом самбо? — предполагает Гарик.
— Я бы на это не рассчитывал, — осаждает его Петрович, — он следил за тобой, Саша, он должен знать всё.
Он подзывает парня к себе и показывает теоретические выкладки, объясняя свои задумки, а Гарик в это время отвечает по телефону. Он нервно взглядывает на Алекса, и тот удивлённо приподнимает бровь.
— Маша, — шепчет Гарик, и тот отрицательно мотает головой.
— Нет, Маш, я его не видел, — врёт он в трубку, показывая кулак Александру.
А тот просит у Сергея Петровича несколько минут и уходит на его кухню, которую знает как свои пять пальцев. Он сказал Маше неправду и каким-то шестым чувством знает, что она уже в курсе его обмана. Ему надо сосредоточиться на бое, а мысли о девушке только отвлекают. Он помнит, как Ружан смотрел на неё, знает, что он обнимал её — пусть и насильно, но дотрагивался до неё, — и внутренний зверь не хочет подчиняться разуму, он хочет просто рвать, даже если сам погибнет. Саша знает, что в состоянии аффекта его разум полностью отключается, тело живёт само по себе, действуя на автомате. Но можно и не очнуться после подобного боя, не вернуться в привычное состояние, остаться зверем со сдвинутой психикой, да ещё и покалеченным. А у него другие планы на жизнь — ему надо выжить. Он хочет встретить Новый год с родными людьми, безопасности которых ничего не будет угрожать.
Если он сейчас поговорит с Машей, то ему придётся оправдываться — а он не готов тратить на это время, которого, впрочем, просто нет. К тренеру он возвращается абсолютно отстранённым от всех мыслей, не связанных с боем.
— Мы будем комбинировать удары, — объясняет Петрович, — я набросал самые разные варианты, твоё дело их сейчас запомнить, с Гариком поработаете — не в силу, только на скорость. Но самое лучшее для тебя — перевести бой в партер, там ты его легко сделаешь…
Начинается серьёзная работа, которая вытесняет все посторонние мысли.
Телефон Саши недоступен, его ближайшие друзья не знают, где он может быть, и Маша начинает паниковать. Он обманул о дне боя, он специально скрывается от неё, чтобы избежать неприятных разговоров. Но ей просто надо услышать его голос и понять, что он в порядке, а не превратился в того робота, которого она видела при их с Ружаном встрече. Сначала Андрей, теперь Саша… Хотя, что ж она хоронит его раньше времени?! Но душу уже обдало холодом. Ей кажется, что если всё, что произойдёт сегодня на арене, она сама будет видеть, то ничего страшного с её Сашей не случится.
Она вновь звонит Гарику, не зная, как он чертыхается, когда понимает, что надо было ещё после первого её звонка просто отключить телефон.
— Гарик, я знаю, что бой сегодня. Скажи во сколько и где?
Он косится на Петровича и Алекса:
— Маш, я не знаю, — тихо, чтобы слышала только она, отвечает он.
— Он рядом? — подхватывается она. — Он запретил тебе говорить?
— Да.
— Гарик, пожалуйста, когда и где? Очень прошу.
— Нет, Соловьёва, мне жизнь дороже. Если он узнает, что я тебе это сказал, то лягу рядом с Черепом.
— Ну хоть намекни на время, — умоляет она, боясь, что он просто отключится.
— Вместе с программой «Время».
Через пять часов! Она смотрит на погасший смартфон и лихорадочно пытается придумать, как попасть на бой. Хочет ли она видеть, как будет драться Саша? Нет. Но быть там — это значит не мучиться от неизвестности. Ей хватило одного Андрея. Когда его избивали, калечили, она до одури целовалась с другим, и ей казалось, что если бы он не пошёл с ними, не остался бы один, с ним ничего подобного бы не произошло. Она кляла себя, винила в том, что стала причиной страшного несчастья, не понимая, что Евгений в любом случае вышел бы на Андрея, потому что тогда, в зале, после награждения в его голове моментально созрел план, как заставить Мороза выйти на арену.