— И за что избил и искалечил Андрея, моего партнёра по танцам? Он жил ими, а теперь… — она невольно всхлипывает.
Ружан смотрит на Машу, но в его глазах нет той мягкости, которая была при знакомстве. Только любопытство — что эта девочка себе позволяет?!
— Про твоего Андрея мне ничего не известно, и не думаю, что Евгению есть дело до него. Так что всё это домыслы. А про честь… я мог бы не отвечать, но скажу. Мой сын перешёл в новую школу, подружился с девочкой, а Морозов оговорил его перед ней, а потом ещё и выставил её в неприглядном свете…
— Я не дружу с вашим сыном, — тихо начала Маша, — это он стал преследовать меня с первого же своего появления. Он наркоман, вы знаете это?
— Нет, он вылечился, — холодно оборвал её Иван Ильич.
— Я не знаю, откуда такая уверенность у вас, но за те несколько недель, что он учится у нас в школе, его зависимость стала заметна многим. Но не это главное. Он ни с кем не может подружиться, особенно с девушками, а тем более со мной.
— Да почему ты решила, что речь идёт именно о тебе? — голос Ружана наполняется презрением, и Ольга Сергеевна кладёт руку на плечо дочери.
— Потому что я оказалась в центре его ненависти к Морозову.
— Это смешно!
— Смешно, что её партнёр по танцам, с которым они вместе выступают уже 7 лет, больше не сможет выйти на танцпол только потому, что твой сын сломал ему ноги, руки и рёбра? — негромко произносит Ольга Сергеевна.
— Смешно, что твой сын грозился точно так же искалечить и мою дочь? — глухо спрашивает Андрей Петрович.
— Нашу дочь, — поправляет мужа Ольга Сергеевна и смотрит прямо в глаза Ружану. — Морозов, которого ты так ненавидишь, защищал там, на арене, нашу дочь, которой твой сын угрожал.
— Но зачем ты пришла сегодня ко мне, если знала всё это? — надменно спрашивает тот. Ему нет дела до чужих переживаний, сегодня его сын оказался неудачником, за которого неудобно перед уважаемыми людьми, и все эти претензии от Соловьёвых кажутся ему неуместными и надуманными.
— Хотела посмотреть, что стало с тем Ваней Ружаном, которого знала в юности. И увидела, что он превратился в самодовольного болвана, готового считаться только с самим собой.
Муж обнимает её за плечи и отодвигает в сторону:
— Не сыпь бисер, дорогая, он и правда, давно не тот Ваня, которого ты знала. Он даже сына не пожалел.
Петровский, до этого стоявший молча, не выдерживает:
— Я бы очень вам советовал, Иван Ильич, увезти сына на лечение куда-нибудь подальше от нашего города, а лучше за границу, потому что если он здесь останется, я всё-таки открою на него дело, подниму старые дела, которым не дан ход только потому, что свидетели вдруг изменили свои показания…
Маша перестаёт их слушать и тянет Михаила в глубину зала, где есть дверь.
— Как ты думаешь, он ещё там?
Майкл пожимает плечами:
— Я видел, что он с Гариком и тренером вроде бы туда уходил, но там, наверняка, есть и другой выход.
Они идут по другому полутёмному коридору, по обеим сторонам которого много дверей. Открывая те, которые не заперты, они в конце концов находят комнату, в которой на сдвинутых и накрытых старой шторой столах лежит Саша. Он в одних боксерах, руки вытянуты вдоль тела, голова запрокинута назад, глаза закрыты. Вокруг него ходят и Петрович и врач, осторожно ощупывая его тело.
— Серьёзных повреждений не вижу, — говорит врач, — гематомы и всё.
— Я в порядке, — не открывая глаз, произносит Александр.
— Ну знаешь, — ворчит Петрович, — бережёного бог бережёт.
Сердце Марии делает резкий скачок и замирает. Человек, ставший ей настолько близким, что без него невозможно мыслить своей будущей жизни, беспомощно лежит перед ней. Если бы это было в её силах, то она всю себя отдала бы за то, чтобы Саша не был в таком состоянии, чтобы на его теле не было этих стращных пятен, начинающих темнеть.
Она делает шаг в комнату:
— Саша!
Он поворачивается на звук её голоса, но вместо улыбки она видит его удивление, сменяющееся недовольством:
— Что, скажи на милость, ты тут делаешь?
— Я хотела убедиться, что с тобой всё нормально, — растерянно отвечает она.
— Это понятно, что теперь ты хотела убедиться. Но как ты сюда попала?
Он смотрит на Майкла за её спиной:
— Ты бессмертный?
— Стоп, Алекс, не заводись. Она пришла сюда со своей матерью — я только их сопровождал.
У Морозова глаза лезут на лоб:
— Ольга Сергеевна тоже была? Как ты её уговорила?
— Просто она меня поняла — уговаривать не пришлось.
Маша осторожно подходит к столам и с ужасом смотрит, как тяжело встаёт Саша и с какой гримасой боли он спускает ноги. Грудь сжимает от невозможности выразить силу своей нежности к нему, хочется кричать от бессилия — она не может снять эту боль, забрать её себе. Он перехватывает её панический взгляд и улыбается:
— Не бойся, Маруся, я в порядке.
— Ты опять? — вскидывается девушка.
— Марии нечего делать в таком месте, а вот Марусе!
— Морозов, я тебя сейчас ударю!
В комнате на несколько секунд повисает тишина, а потом все начинают дружно смеяться, и Маша непонимающе оглядывается.
— Девушка, ему и так сегодня досталось и без ваших угроз, — объясняет врач.
— Но твой удар может стать для меня смертельным, — добавляет Саша. — Хочешь — бей. Я так устал, что даже закрываться не буду.
— Прости, я не подумала, — закусывает она губу, готовая расплакаться от неуместности своих слов. Она смотрит на его тело и видит, как уже налились сливовым цветом синяки на рёбрах, как проступают шоколадные пятна на плечах, как алеют малиновые пятна от ударов на голенях и бёдрах.
Маша стоит рядом с ним, сидящим на краю стола, и не может отвести глаз. Слёз не удержать — слишком больно смотреть на любимое тело, пусть, слава богу, и не искалеченное, но избитое. Слезинки скатываются по щекам, и Маша изо всех сил старается их остановить, видя, как перекашивается лицо Саши.
— Не надо, прошу тебя, — он упирается лбом в её плечо, и она чувствует всю тяжесть его тела, которую он сейчас не контролирует.
— Маша, Машенька, — тянет он, не отрывая головы от плеча, — я устал. Я очень устал. Прости, но сейчас иди. Я сам тебе позвоню. Теперь всё будет хорошо, поверь.
— Я верю, — она гладит его по голове.
Он не может сразу от неё оторваться и практически стонет:
— Зачем ты сегодня пришла? Ты не должна видеть меня таким…
Его прерывает тренер:
— Всё! Хватит соплей. Что было, то было, всё равно обратно не отмотаешь. Надо ехать.
Михаил берёт Машу под руку, а Гарик помогает Морозову спуститься. Она смотрит, как он уходит, и вдыхает поглубже, чтобы остановить тихие слёзы.
Уже в машине с мамой она просит отвезти её к Насте.
— Мам, мне сейчас надо выговориться. Я хочу остаться у неё ночевать.
Ольга Сергеевна согласно кивает:
— Думаю, у нас сегодня с твоим отцом, — она смотрит в зеркало заднего вида на машину мужа, следующего за ними, — состоится серьёзный разговор. Лучше тебе побыть от нас подальше.
Маша смотрит перед собой и видит не уходящую под колёса дорогу, а усталого Сашу, чьё тело теперь представляет одну большую гематому. Ей очень хочется быть рядом с ним, но ей сказано ждать — и она будет послушной.
17
17.
Он позвонил только тридцатого декабря.
Родители решили, что раз угрозы для их дочери теперь нет, то в школу ей ходить можно. И последние два дня она послушно сидела не понятно для чего на уроках рядом с Настей, которой во время ночёвки рассказала всё. Ну, или почти всё. Та сначала ахала, а потом, обняв Машу, только и смогла сказать:
— И как ты умудрилась вляпаться во всё это?! А Андрей? Пострадал ни за что.
Сейчас она оберегала подругу в школьных коридорах, в которых старшеклассники открыто делились слухами о бое между Морозовым и Ружаном. Действительно знающих, как всё происходило, было мало, да они и не стремились делиться своими знаниями. Но слухи расползались быстро, отсутствие двух неординарных личностей было замечено всеми, а когда от секретаря в приёмной кто-то услышал, что Ружан-старший забрал документы сына, эта тема стала ведущей.