Высокая мощная фигура матери заслонила дверной проем. Упершись мускулистыми руками в бока, приподняв брови, она выразительно разглядывала нашу спевшуюся парочку.
– Ну, и о чем вы тут шушукаетесь? Машук, не верь Лютерции, правым ты бываешь далеко не всегда, – раздался ее хрипловатый грудной голос.
Услышав его в бою, многие враги тут же пускались в бегство, уж больно угрожающе он всегда звучал. Это не мой писклявый голосок, в исполнении которого боевой клич, как заявила Регана Шмель, походил на кошачье завывание.
Услышав вопрос, мы с отцом синхронно нарисовали на лицах невинное выражение и захлопали ресницами, изображая святую простоту. На маму это почти всегда действовало. Особенно когда это делал папа. Ему она многое прощала – да все практически. Но только не мне.
Подозрительно нас осмотрев, родительница раздраженно заявила:
– Я весь день торчала в поле с солдатами, пришла домой, а мне даже пожрать не предлагают.
Отец заискивающе улыбнулся, вскочил и принялся хлопотать вокруг любимой супружницы. Я же подхватила со стола оружие и понесла в прихожую. Не забывая краем уха прислушиваться к отцовскому щебетанию и раздраженным порыкиваниям мамы, неожиданно задумалась: «А если папа прав, что в том мире правят мужчины? Выходит, тогда я буду вот так, на кончиках крыльев, вокруг мужа порхать? А я готова к этому? И стоит ли вообще семейная жизнь подобного?» И все же мысль о том, что Видящий Мякун еще никогда не ошибался в своих видениях и предсказаниях, холодила внутренности беспросветностью. Войну я ненавижу!
Вернувшись в столовую, застала привычную картину: мама за обе щеки уплетала пироги, но стоило отцу подойти и поставить на стол кувшин соевого молока, любовно шлепнула мужа по ягодицам, а потом и вовсе прижала его к своему боку. Они улыбались, откровенно наслаждаясь обществом друг друга, и меня уже не замечали. Любовь, она такая – ослепляющая.
С завистью глядя на родителей, я, наконец, приняла твердое решение: однозначно рискну своей судьбой, чтобы обрести нечто подобное. Только постараюсь найти приличного мужа: спокойного и покладистого, как мой папа.
– Не забудь! Каждое равноденствие чтобы была в положенном месте! – напутствовал отец. – Пирожки я в холстину завернул. Яблочек тоже положил.
– Все поняла! Ты мне за эти три дня ожидания плешь проел! – нервно хохотнула я.
Заря уже занималась, а мы стояли на краю полянки неподалеку от дома и все не могли проститься. Уходили из дому тихонько, чтобы маму не разбудить. Боялись, проснется и не пустит никуда – сомнений нет. Для нее война – это жизнь. А мы с отцом – такие романтики и в любовь верим.
Последний раз прижалась к щуплому отцовскому плечу, резко отстранилась и распахнула крылья. Первый рассветный лучик скользнул по зеленым бархатистым кончикам и засиял на золотистом фоне. Подхватила с земли котомку и, не оглядываясь, взлетела в небо. У меня теперь своя дорога, а все нюансы мы с отцом обговорить успели. Маме он все расскажет, если только я к ночи не вернусь. Хорошо, что этот день равноденствия на выходной пришелся, а то за прогул влетело бы мне от Реганы Шмель по первое число.
К длительным перелетам за время обучения в Академии я привыкла. Как и ко многому другому, что выпадает на долю любого курсанта. Разнотравье остался далеко позади, меня уже встречал разлапистыми елями, запахом смолы и сухих иголок под деревьями Заповедный лес. Среди густых веток лететь стало невозможно. Сложив крылья, я зашагала на своих двоих, осторожно ступая по земле, стараясь не раздавить братьев наших меньших – насекомых.
Сверяясь с картой, которую по памяти нарисовал для меня отец, я упорно шла к своей цели. Несколько часов блужданий – и я ощутила странное желание побыстрее убраться отсюда; ноги отказывались идти дальше. И чем больше я прилагала усилий, тем сильнее давила в груди непонятная тяжесть. Казалось, все внутри меня кричит об опасности, запрещает двигаться в том направлении.
Значит, я на верном пути. Через силу, ощущая панику, буквально на подгибающихся от страха ногах я шла дальше. И вдруг все неожиданно закончилось. Ушли и страх, и слабость, и паника. А передо мной открылся вид на небольшой пруд, вдоль берега заросший ряской и лилиями. Сообразив, что наконец-то дошла, нашла это место, обрадовалась, захлопала в ладоши, даже попрыгала и приглушенно повизжала от радости. Здесь можно. Все равно никто не узнает, что Лютерция Пчелка ведет себя как мужчинка.
Следуя советам отца, почерпнутым из древних фолиантов, начала обследовать пруд. Нашла повисшую над водой длинную толстую надтреснутую ветку и взобралась на нее, не выпуская из рук котомку. С трепетом заглянула в воду и обомлела. В воде отражалась не ветка и моя собственная удивленная физиономия, а берег с «другой» стороны и узкий полуразрушенный мосток. К моему разочарованию – пустой.