На сей раз Жюстен, кажется, понял, чего от него хотят, и поспешил "убраться ко всем чертям", как ему советовали, а если точнее, со всех ног помчался к причалу, сделав крюк, чтобы обогнуть этого чересчур вспыльчивого рыбака. Он прыгнул в лодку, быстро отвязал ее и торопливо поплыл прочь.
Ишь, псих! — бурчал он, недовольный тем, что ему пришлось бежать. — Какой вежливый!.. Наверняка это и не его остров совсем. А он еще из себя изображает!..
Жюстен долго не мог успокоиться. Его щеки и уши горели, как от пощечины.
Особенно его злило то, что — с точки зрения инспектора или сторожа — человек этот был прав.
Чего зря орать? Съем я, что ли, его остров? И с лодкой его ничего не будет… О-ля-ля!
Внезапная мысль, мелькнувшая у него в мозгу, почти успокоила его.
Ну и хитер мужик! Ведь у него даже сачка с собой нет. А еще рыбака изображает!..
* * *Как раз в это время Робер вернулся в типографию. Он не хотел тут же рассказывать мадам Дюмарбр о своем проекте издания "Мессаже дю Сантер"; сперва нужно поговорить с Люсьеном.
Конечно, — сказал тот. — Это был бы выход. Но дело в том, что папа сам писал статьи и у него был рабочий, который помогал ему в типографии. Газета, знаешь ли, требует много труда… даже если в ней всего четыре странички.
А что с тем рабочим? Его уволили?
Пришлось! Я думаю, папа вложил в газету все свои сбережения… У него, кажется, были подписчики и какая-то реклама, но все это он вынужден был вернуть, когда газета перестала выходить. И уволить рабочего.
А если ограничиться одним листом, то есть двумя страницами? Как ты думаешь, твоя мама разрешит нам использовать остаток бумаги?
Наверно, разрешит. Тем более что ни на что другое эта бумага не годится.
И вообще — это же для того, чтобы освободить твоего отца!
Они направились в кухню, где мадам Дюмарбр возилась с обедом. Она внимательно выслушала сына; на ее губах появилась тихая печальная улыбка.
Когда надежды больше нет, — сказала она наконец, — все средства хороши. Если вы считаете, что газета у вас получится, можете располагать и типографией, и оставшейся бумагой. Делайте что хотите, только не нападайте ни на кого в своих статьях. Не хватает еще обвинений в клевете, чтобы полиция снова на нас обозлилась…
— Мы будем очень сдержанны! Обещаю вам… Они вернулись в типографию.
Я лично считаю, нужно рассказать людям все, что тебе известно, — начал Робер.
Еще лучше было бы сообщить им что-нибудь новенькое. К сожалению, они все уже знают — из местной прессы. Читателей привлекают только огромные заголовки, и я не думаю…
Ладно, потом видно будет! Главное сейчас — это собрать команду, начать работу и напечатать номер к субботе. Мы раздадим ее интернатским, когда они будут разъезжаться на каникулы.
Если не возражаешь, Боб, команду собирай ты. А я пока подготовлю материал. Я в последнее время не люблю ходить по улицам: люди смотрят на меня как на какого-то дикого зверя…
Понимаю. Только одолжи мне велосипед, чтобы я мог передвигаться быстрее. Я заеду в гараж к Антуану, и он придет к нам, как только освободится…
Леону Баверу не везло. В последний перед пасхальными каникулами четверг он получил "ноль" по математике, и после обеда ему пришлось вернуться в коллеж; еще хорошо, если он не просидит там все три часа.
Еще неприятнее было, что в компании оставленных после уроков он оказался один из класса: остальные были малыши. Кое-как сделав дополнительное задание, выделенное ему в виде наказания, он сидел, мучаясь без дела. Воспитатель, которого перспектива провести вторую половину дня в школе радовала не больше, чем учеников, решал кроссворд в газете. Пока шум от разговоров не превышал допустимого уровня, он не обращал никакого внимания на оболтусов, вверенных его попечению.
От скуки Бавер попросил разрешения выйти. Во дворе он заметил сынишку привратника, мальчика лет десяти, который играл в мяч, заколачивая голы в стену мастерской.
— Эй, Жанно, подойди-ка сюда! — позвал Бавер. Тот послушался.
— Я дам тебе жвачку, а ты принеси мне каких-нибудь журналов. Буду уходить, верну… Мы там подыхаем от скуки.
Жанно потребовал плату вперед и убежал. Вскоре он притащил целую кипу журналов; Бавер спрятал их под курткой и вернулся в класс.
Воспитатель, услышав стук в дверь, на секунду поднял голову и тут же снова погрузился в кроссворд. А Бавер принялся за чтение. В пачке, которую принес Жанно, было пять иллюстрированных еженедельников и два журнала для любителей работать руками. Бавер сначала перелистал иллюстрированные, потом, за неимением лучшего, углубился в "Умелые руки".
Он быстро проглядел статьи о том, как из старого мотоцикла сконструировать мини-трактор и из деталей велосипедного насоса изготовить весы для писем; последнее особенно поразило его воображение. "Ну и дела!" — качая головой, думал он.
Он уже собирался бросить это пустое занятие, как вдруг его внимание привлекла статья, отчеркнутая черным карандашом. Она называлась "Гравирование для всех". Особенно позабавил его рецепт приготовления "необлезающего лака": оказывается, чтобы сделать этот лак, нужно взять пятьдесят граммов стеарина и смешать его с тридцатью граммами смолы в слезах!
"Жаль, тут не объясняется, — сказал он себе, — как заставить смолу плакать…"
Но скоро его тихое веселье сменилось острым любопытством. После того как он поломал голову над тем, что такое "сирийский асфальт", и прочел про неочищенную азотную кислоту, используемую, чтобы протравливать медь, он вдруг вспомнил сцену, как Лори объявил об исчезновении целого литра азотной кислоты. Потом ему вспомнилось и другое… Лулу, который выходит из класса, чтобы выслушать приказ о своем исключении… Ему стало не по себе.
— Ведь это же мне Нибаль, скотина, сказал… — пытался он себя успокоить.
Но тут ему пришлось вспомнить, что, хотя разговор Робера с Антуаном подслушал Нибаль, это он, Бавер, устроил так, чтобы на следующий день воспитатель услышал, о чем они шепчутся с Нибалем. Бавер просто-напросто дал понять, что это Люсьен Дюмарбр взял кислоту. Взял для своего отца-фальшивомонетчика..
Бавер начинал понимать, что, может быть, не следовало ему до такой степени поддаваться антипатии к Люсьену…
Он пробовал избавиться от угрызений совести, говоря себе, что все равно уже поздно, все это не имеет значения… Но у него ничего не получалось. Он закрыл журнал; на душе было очень скверно.
И ради этого я расстался с жвачкой, — пробурчал он. У выхода его ждал Жанно. Бавер отдал журналы, даже
не поблагодарив его, и пошел своей дорогой, но вдруг остановился и обернулся.
Ну как, Жанно? Получились у твоего отца гравюры? Он был очень удивлен, видя, как мальчик краснеет, опускает глаза и с надеждой смотрит в сторону привратницкой. Потом Жанно вдруг повернулся и убежал.
"Черт возьми! — задумался Бавер. — Кажется, мой вопрос ему пришелся не по вкусу… Что бы все это значило?"
Он с задумчивым видом направился к выходу.
"В конце концов, это меня не касается. Лулу-Любимчик больше не будет играть в команде, это самое главное. А остальное…"
Но он должен был признаться себе, что уже давно не чувствовал себя так погано…
7
Вся дружная компания, кроме Пигуя — его практически не было видно, он все время где-то пропадал, — снова собралась в типографии.
Робер испытывал странное чувство, знакомое, наверное, всякому, кто, продумав свой план во всех подробностях, приступает к его осуществлению. Друзья как бы стояли у подножия высокой горы, на которую им теперь предстояло взобраться. Ведь они должны были сочинить, набрать и напечатать газету, чтобы доказать невиновность Гюстава Дюмарбра. Это, как говорил Антуан, "вам не семечки"… Прошло уже полчаса, как они собрались, а разговор все шел вокруг да около.