детскими игрушками, - все дышало спокойствием. Свет в окнах не горел, однако в голове у Конора вдруг послышался тихий шепот - словно сквозь радиопомехи то тут, то там прорывался сигнал.
- То, что вы слышите, - сны, - голос профессора перекрыл шум. -
Выбирайте, не ждите, пока вас затянет. Когда определитесь, просто
нажмите подтверждение... И помните: это вы контролируете ситуацию, а не она - вас. В противном случае вы рискуете не вернуться.
Голос уплывал, растворяясь в шуме, и Конор попытался сосредоточиться на словах, которые шуршали у него в ушах, словно звук прибоя.
"Ты здесь... хорошо... друг моего сына... я бы никогда, но ты...
бывший муж... о, Брэд... только не здесь... такой огромный..."
Постепенно в шуме появилась основная линия.
"Темно... - отчетливо шептал, задыхаясь, женский голос. - Только не
оборачиваться, нет, нет..."
Конор и сам не понял, как его затянуло.
6
Он стоял в темном сыром подвале. С потолка капала вода, где-то вдалеке мелькнул и погас слабый огонек. Затхлый запах наполнил ноздри, звуки ночной жизни, что происходит под землей, когда люди спят, царапали барабанные перепонки: кто-то скребся, шуршал и кряхтел, кто-то обитал здесь в тайне, скрытый от посторонних глаз.
Но не это казалось Конору удивительным. Его тело... Его тело было
живым. Стук сердца отдавался в ушах. Легкие трепетали и расправлялись, заполняясь воздухом. Ресницы смыкались, давая мгновенный отдых глазам. Пальцы покалывало иголочками от желания трогать, сжимать, чувствовать... Миллионы нервных окончаний зажглись в его теле, словно праздничная иллюминация, наполняя бесконечным множеством тончайших ощущений.
Словно очнувшись после долгого сна, Конор жадно ловил ртом кислый воздух подвала, дрожа от острого желания почувствовать еще больше, вдохнуть весь мир одним глотком, задержать внутри, слиться с ним...
"Мне не убежать," - мелькнула в голове непрошенная мысль. Чужая мысль.
Она была здесь. Жертва. Та, к кому он пришел - Конор знал это,
чувствовал каждой клеточкой вибрирующего, как струна, тела. Наклонив голову, он хищно облизал губы и вгляделся во тьму.
Она права. Ей не уйти.
Вдалеке раздался звук шагов. Кто-то бежал в темноте, спотыкаясь, кто-то захлебывался ужасом, мысленно умоляя испуганное сердце не стучать так громко.
Конор сделал шаг по направлению к жертве. Его ноги, обутые в
кроссовки, мягко спружинили удобной подошвой и почти беззвучно
опустились на истекающий влагой каменный пол. Ему хотелось бежать на звук, но вместо этого он затаился, задержав дыхание и нетерпеливо сжав кулаки.
Она бежала прямо к нему.
Конор не мог видеть ее лица, только маленькую шатающуюся фигурку и длинные мокрые волосы, взметнувшиеся вокруг ее головы, когда девушка испуганно обернулась.
Плавно, точно в танце, раскинув руки в стороны, он принял ее в объятия.
Ее захлебывающийся ужасом крик отразился от стен, она забилась, как раненая птица, но Конор и не думал выпускать ее. Его руки были как стальные тиски, - ни следа переломов, - казалось, сожми он пальцы чуть сильнее, пальцы раздавят нежную плоть, словно спелый персик.
"Пустите... Пожалуйста, пустите!" - скулила она, вырываясь, и Конор
наклонился к ее уху.
"Тсс, - прошептал он и прикусил мочку, пробитую маленьким стальным колечком. - Тише".
Она замерла, и только сердце по-прежнему билось так, словно вот-вот
пробьет ребра и вырвется наружу.
Конор лизнул ее шею, соленую от пота, вдохнул аромат волос.
"Только не убивайте меня, только не убивайте..." - быстро шептала
девчонка, дрожа, как в лихорадке.
Ее бормотание начинало раздражать, и Конор приложил палец к ее губам.
"Будешь молчать - останешься жива", - веско сказал он, глядя в широко распахнутые глаза.
Теперь, вблизи, он смог ее рассмотреть.
Девчонка была самой обычной - невысокой, не худой и не полной,
светловолосой, с большими голубыми глазами и коротким вздернутым
носом. Передние зубы у нее были чуть длиннее остальных, отчего его
жертва напоминала маленького испуганного зверька. Одета она была в белую футболку и полосатые бело-розовые пижамные штаны, мокрые и заляпанные грязью.
Обычная девчонка, однако страх делал ее особенной. Она была в его
власти, она была совершенно беззащитна, и от этой мысли кружило голову и тяжелело в паху.