Выбрать главу

Только вот не понял я, почему это Ксюша, похоже, удивилась моему приходу:

— А-а, это ты, Костя… — потом вдруг обрадовалась, отмахнулась от «воробышка»: — Ну, иди, детям спать пора. Спокойной ночи, малыши!.. — тут она засмеялась и поспешила уточнить: — Это я не тебе, Костя, а только ему, маленькому, — опять к «Гонкуру» повернулась. — Иди, иди баиньки! Пьеску мы твою ставим, все в порядке… Ну, иди же, Костя ведь пришел. Вот молодежь непонятливая!..

Молодой «Гонкур» ушел по-английски, не прощаясь, но по-русски лупанув дверью.

Передо мной Ксюша не оправдывалась вовсе, бормотала устало и недовольно:

— Он постучал, я думала это… не он… Заходи, говорю… Целоваться сразу полез!.. Ну вот скажи, Костя, зачем сразу целоваться? Вот прямо сразу?..

Честно говоря, только эти слова остановили меня, а то бы тоже сразу полез. Уж больно соблазнительна была она, захмелевшая Ксюша, в желтушном сумраке гостиничного номера.

— Давай, Костя, говорить будем… Долго говорить!.. Ты ведь хороший, да?

— Ага, хороший, когда сплю! — ответил я плоской, хотя и двусмысленной шуткой. — Неужто ты сегодня не наговорилась? Полночи сплошного трепа!.. Я вот редко так много говорю…

— Ну, давай помолчим перед сном, — с улыбкой послушной девочки согласилась Ксюша. — Вот сядем на кровать и помолчим, отдохнем… Только ты не кури, Костя, ладно?

— Три месяца уже не курю! — сообщил я, слегка обиженный тем, что не заметила или не запомнила она, как демонстративно я на сегодняшней пирушке отказывался от курева, объяснял, когда бросил и почему. Но обида не помешала мне, однако, когда сел рядом с Ксюшей, отметить про себя: а кровать-то, кажется, не скрипучая, довольно-таки мягкая, а что узкая — не беда.

— Какой же ты молодец, Костя! — похвалила Ксюша и щекой потерлась о мое плечо. — Сигареты теперь дорогие, а на пьесах много не заработаешь…

— Да вовсе не потому бросил, — оскорбился я, заподозренный в скупердяйстве, хотя и оно, честно говоря, иногда присутствует. — У меня в месяц по два раза, как минимум, голова раскалывалась, спазмы сосудов. Врачи курево напрочь запретили!

Слово «врачи» я произнес так значительно, будто запрещал мне курить представительный консилиум. А на самом деле после очередного сильного приступа головной боли выбрался я, наконец, в поликлинику, где молоденькая кучерявая врачиха, тоже, кстати, страдающая мигренями, участливо надавала мне всяких рецептов и советов, больше всего настаивая на полном и немедленном отказе от курения: есть, мол, реальная угроза умереть или кретином стать. Последнего я испугался куда больше и курить действительно бросил пару месяцев назад (Ксюше я, разумеется, преувеличил), но каких-либо значительных перемен в самочувствии пока не ощутил, зато успел уже извлечь кое-какие выгоды из этого самоущемления: во-первых, экономия действительно заметная, во-вторых, есть основания гордиться силой воли, в-третьих, всегда приятно со значением, но как бы вскользь, сказать в компании: вот, мол, врачи курить запретили, поизносился малость… И пусть глядят с сочувствием и уважением: вот, дескать, какой бурной и насыщенной жизнью человек живет!..

Ксюша на моих «врачей» тоже клюнула:

— Костенька, бедненький, головка у него болит… — погладила меня по еще влажным после душа волосам. — А я тебя полечу! — чмокнула в щеку и засмеялась.

Это и развязало мне руки: не я же первый целоваться начал! Крепко обнял Ксюшу, прижал ее к себе, гибкую, щупленькую, забормотал, целуя пока в шею:

— Хорошо все-таки, что я приехал… А я ведь не хотел, с драматургией решил завязывать…

Ксюша вдруг смеяться начала. Прямо-таки заливается!

Я почувствовал себя уязвленным.

— Ты чего, а?.. Опьянела?

— Ага, опьянела! Ух, как здорово!.. И усы у тебя щекотные!.. А чего это ты, Костя, с драматургией так круто? Она, конечно, девка строптивая, не каждому дается!.. — и вновь залилась смехом Ксюша.

А мне к месту вспомнилось: «На ложе страсти смех всегда помеха: губитель он любовного успеха». Это, понятно, не Овидий — далеко моим блеклым строчкам до блистательных назоновых: труба пониже и дым пожиже!.. — но истина, видать, и в них есть, ведь после смеха Ксюша вдруг предложила:

— А пойдем Сашку Аристова проверим!.. Дрыхнет, наверно, сурок!

Я сделал вид, что не услышал, протянул дорожку быстрых и жарких поцелуев к маленькому розовому уху Ксюши, но она отстранилась.

— Ну, погоди, Костя, погоди!.. Мне Сашке надо два слова… Надо, понимаешь?..

— Спит ведь человек.

— Пусть! Разбудим! У него бутылка токайского в заначке…