В одной комнате жила сама хозяйка, в другой - Оля и ее тогдашний муж Игорь-художник. Третью комнату снимал другой художник - Саша Акилов, душанбинец, учившийся во ВГИКе, у которого в комнате часто зависал мой старый приятель Рыжий - тоже некогда выпускник этого ВУЗа, хорошо знавший всю тогдашнюю кинотусовку. В Сашиной комнате стоял большой шатер, сделанный из восточных тканей и платков, в котором можно было почувствовать себя восточным шахом. Еще одна комната была для гостей, в которой меня и поселили. В самом центре комнаты, на круглом столе, под круглым абажуром стояла круглая клетка с черным пернатым существом типа скворца, которое все называли Птицей. Когда Птица слишком расходилась, клетку накрывали большим черным платком и дули туда хороший "паровоз". После этого Птица повисала на жердочке вниз головой, затихая... до следующего состава. Еще была кухня, где, практически каждую ночь, тоже кто-нибудь спал.
Народу сюда ходило много: Ирины подруги, рассуждавшие о психоанализе, Володя Степанов, приносивший интересные книжки про французских оккультистов, Сережа Семкин, любивший под аккомпанемент бубна спеть что-нибудь из текстов московского поэта Жени-Адмирала: "А когда иссякнут бомбы и патроны и разрушат ваши города, вы умрете как слепые махаоны в пламени неистового льда..."
IX. 4. Астматол. Из всей компании на работу ходил один Игорь. Остальной народ все свободное время больше оттягивался в измененном состоянии. Однажды, от нечего делать, наши дамы предложили заварить чайку с астматолом. В тот сезон астматол - табак для астматиков, который заваривают и пьют - был модным средством.
И вот, выпил я чашечку-другую, чувствую - начинается приход, как с циклодола, но помягче и поглубже. Ну а потом пошло-поехало: лежу с открытыми глазами - начинают всякие чудища мерещиться, шкафы двигаются, глаза закроешь - идут перед взором тексты, тексты, тексты, лента текстов сверху вниз, на непонятных языках и в загадочной графике, но ты все равно в них как-то вникаешь, уводишься ими в пучину бездонного бреда, пока не натыкаешься на какую-нибудь стремную сущность. От контакта с ней, как от шока, вновь приходишь в себя, открываешь глаза, а тут - все то же: шкафы двигаются, телефон начинает играть как радио, во рту - чудовищный металлический привкус, стены колышатся, а по тебе бегут тараканы. Закрываешь в ужасе глаза - опять тексты. Идут и идут, сплошной лентой. Ну и так далее.
В общем, когда мне стало совсем хреново, народ более вменяемый это дело понял и поспешил на помощь. Герлы решили отпоить меня чаем, чтобы я смог потом прополоскаться, выгнав яды. И вот, меня поднимают под руки с кушетки и протягивают чашку с чаем. А у меня в это время идет шиза, что все эти люди - какие-то незнакомые мне злодеи (человеческие лица под астматолом сильно меняются), которые хотят меня окончательно травануть. Я отчаянно упирался, будучи уверен, что речь идет о жизни и смерти. Впрочем, неизвестно, может так оно и было? Бывали случаи, когда люди откидывались от передозняка астматола: у кого дыхание схватит, у кого - судорога или еще что нибудь фатальное. Так что, кто знает: не отпои меня тогда девушки - может быть и не читали бы вы сейчас этих строк...
В конце концов, я забылся пост-интоксикационным бредом, а проснувшись среди неопределенного времени обнаружил рядом с собой на кушетке еще одно тело. Но поскольку все продолжало плыть, то долго не мог понять, что бы все это значило. Дальнейший мой опыт можно сравнить, разве что, с химической свадьбой Христиана Розенкрейца:
"Я испугался, подумав, что это, должно быть, еще один трюк дьявола, причинившего мне немало зла, и тут вдруг почувствовал, будто меня дергают сзади за платье. В ужасе я оглянулся и тут увидел прекрасную восхитительную Деву в небесно-голубом одеянии, усеянном золотыми звездами и с большими красивыми крыльями, имевшими множество глаз. С помощью этих крыльев она могла подниматься вверх. В правой руке она держала золотую трубу, а в левой - большую пачку писем, на всех языках..."
После химической свадьбы мы с Девой пошли на выставку современного искусства, проходившую в известном в те времена выставочном зале на Малой Грузинской. Там астматол продолжался: изображения на холстах, в большинстве своем, в точности соответствовали психоформам, душившим меня в ночь накануне: девы с крыльями, головы с чакрами и тексты, тексты, тексты... Письма на всех языках, даже ангельских. Примерно такого рода произведение - испещренное марсианским шрифтом масляное полотно невероятных размеров - привлекало больше всего внимание искушенной публики, усматривавшей в схематических кругах и стрелах шаманистического чертежа "схему кармических соответствий". Дева с трубой предложила пыхнуть. Потом появились мальчики с папиросами и пыхнули еще. Уже совсем на выходе некий тип, с нечесаной копной волос и в потертом пальто, вручил - с тайным подмигом, как Билли Бонс черную метку - в шесть секунд на месте выполненный автошарж с автографом: "Зверев". Это был оригинальный Зверев - герой московского арт-подполья.