II. 4. Бурятский отрыв. После посещения дацана наша спутница Ира уехала-таки в Кемерово, а мы с Димой разместились у Вадика. Его старший брат Лёша жил отдельно с молодой женой и только что родившимся бэбиком. Вадик же пребывал в одной квартире с бабушкой, мамой (обе дамы, как и жена Лёши, из сибирских казачек) и папой - бурятским партийным номенклатурцем. Папа в основном квасил по министерствам с друзьями, но к нам отнёсся очень великодушно. По его инициативе мама даже безвозмездно выдавала нам из семейной кассы по три рубля карманных денег на человека в день (и это - в течение всего нашего пребывания в Улан-Удэ, т.е. недели две как минимум!). Ели мы вместе со всей семьёй. Спали - в отдельной комнате, как в двухместном гостиничном номере.
Вадиков папа познакомил нас, через свои партийные контакты, с местными востоковедами из АН Бурятской АССР. Люди, которых мы тут нашли, оказались учениками из группы Бидии Дандарона, имевшими контакты в Эстонии. Улан-удинские буддологи задарили нас индо- и тибетологической литературой, включавшей в себя несколько работ мастера. Я спросил, можно ли с ним повидаться, но оказалось, что он был в очередной раз осуждён как диссидент (формально - по уголовной статье, что-то вроде "развращения малолетних") и недавно умер в заключении. Это, конечно, было очень печально, ибо я, отправляясь в Бурятию, надеялся не только на колдовское бэри-бэри местных шаманов, но и на квалифицированное разъяснение отдельных мест из материала о технике тантрического созерцания, опубликованного Дандароном в одном из тартуских сборников. Впрочем, его "Буддийская теория индивидуального Я", обнаруженная мной в числе подаренных материалов по истории и филологии Центральной Азии, многое проясняла в этом вопросе.
Мы отрывались в Улан-Удэ недели две. Днем ездили с номенклатурным папой по живописным окрестностям, посещая местные достопримечательности, а по ночам лазили с его старшим сыном Лёшей в окна женского общежития и добирали духАми, когда заканчивалась водка.
Улан-Удэ - довольно забойный город. Здесь уже ощущается близость Китая - и в человеческих лицах, и в дизайне общественного пространства. На центральной площади города красовалась безумная мегалитическая композиция, изображавшая, как мне сначала показалось, бой Руслана с головой. Впрочем, приглядевшись, я понял, что голова-то это была не чья-нибудь, а самого Ленина, причем таких размеров, что в ней вполне мог бы разместиться небольшой валютный бар для жаждущих экзотики иностранных туристов. Напротив огромного мраморного кубического постамента с железной головой высилось здание Бурятской национальной оперы, украшенное бронзовым конником с пикой наперевес. Это, вероятно, был Гэсэр-хан - один из главных мифических героев народов Центральной Азии. Оперный конник в противопоставлении с головой Ленина и формировали, строго говоря, композицию "боя" персонажей пушкинской сказки.
Вообще места тут, надо признаться, действительно мифологические. Всё вокруг так и дышит легендами. Чего стоит один только Байкал! Лешин и Вадиков папа, к примеру, происходил из прибайкальского местечка Баргузин и утверждал, что именно здесь родился Чингис-хан - дальний предок их семьи. "Баргузин" - это еще и название особого и очень опасного байкальского ветра, пустившего на дно не одно судно. Кстати, одной из его жертв стал известный сибирский драматург Вампилов. Говорят, что сейчас Байкал сильно загрязнен, но в середине семидесятых уловы тут были неплохие Никогда не забуду байкальского омуля, которого нам с Димой подавали под водочку в одной исключительно гостеприимной академической семье дандаронцев-буддологов, а мы, в свою очередь, предлагали радушной хозяйке и её очаровательной подруге, разделявшей наше застолье, погрузиться в магическую атмосферу ориентальной мистики не через бесплодные умствования, а чисто практически, посредством волшебных трав саянских склонов.
В конце концов мы решили, что пора и честь знать. Поскольку личных денег у нас не было с самого момента прибытия в Улан-Удэ, мы воспользовались любезным предложением курировавшей нас семьи взять в долг на билеты домой. Вадик подарил мне, как фанатичному ламаисту, красную монгольскую маску буддийского божества, привезенную некогда папой из Улан-Батора. Съездили напоследок с ним и Витей-шкетом на плантацию, натерли в дорогу ручника, выпили со всеми друзьями на посошок. Дима позвонил в Москву своей подруге Трушкиной, с которой собирался пересечься в Крыму: "Сегодня выезжаю. Буду через неделю".