Такая откровенность озадачила Сергея.
- Ну и как думаете жить дальше?
- Рассчитываю на вашу помощь.
- Ладно. Разберемся.
Алтунину всегда казалось, что Лядову чужд субъективизм в любых его проявлениях. И сейчас почему-то не верилось, будто Замкова он поставил во главе объединения потому только, что невзлюбил его. Лядов не так прямолинеен. Может быть, он искренне хотел добра своему помощнику. Поверил в его пустословие о ностальгической тяге к производству и решил рискнуть: авось проявит себя! Старый метод проб и ошибок: «не потонет - выплывет».
Сейчас стало ясно: потонет. Но Замков еще барахтался. Вместо того, чтобы честно сказать «увольте меня», пытается перевалить прямые свои обязанности на Алтунина. И Алтунин вынужден принять этот груз, так как дело не ждет. Уволить Замкова он не может. Значит, тяни, опекай, иначе прорыв. Никому не докажешь, что тот паразитирует, заставляет работать за него. Мне, мол, на первых порах требуется помощь.
Она потребуется Замкову и на вторых порах и на третьих - без конца. Кресло начальника объединения не для него. Он не организатор. И раньше - на московском заводе, — должно быть, тоже заставлял работать за себя кого-то другого. Потому почувствовал: скоро его раскусят, нужно уходить. Куда? Туда, где поменьше личной ответственности, где можно пустить пыль в глаза и выглядеть фигурой, не будучи ею.
В приемной заместителя министра это удавалось, а во главе производственного объединения не тут-то было. Замков успел перессориться почти со всеми директорами заводов-филиалов. Алтунину приходится начинать с того, чтобы как-то помирить Замкова с ними. Только когда улягутся страсти, можно заняться настоящим делом.
Выходит, Замков и дипломат-то никакой. Хорошо быть дипломатом, когда на тебе не висит бремя материальной ответственности. А тут он уже начинает чувствовать неумолимую длань хозрасчета. Потому и нервничает, кричит. А колесо не хочет вертеться. Оно вертится только там, где установлен твердый и разумный порядок. Порядок нужно установить. Сам по себе он не возникнет.
Замков стал насаждать порядок лишь административными мерами. Он фанатично верил в магическую силу приказов, полагался на свой дутый авторитет. И, должно быть, искренне удивился, когда обнаружил, что авторитетом ни у кого не пользуется. Бывало, директора этих самых заводиков заходили к нему с заискивающими улыбочками: отец родной, помоги, замолви словечко перед Лядовым. А теперь откровенно потешаются над его некомпетентностью.
Не Замков создал производственное объединение «Тайга». До его приезда сюда оно уже обрело свои черты. Был определен оптимальный вариант. Согласовали проект с местными партийными органами. Обследовали объединяемые заводы. Короче говоря, провели весь комплекс подготовительных работ. Милости просим, товарищ Замков.
На долю Замкова осталось снять с производства продукцию, не соответствующую новому профилю заводов, и перевести их на этот новый профиль. А до того придется осуществить расширение и переустройство существующих цехов, построить дополнительные.
И вот Алтунин сидит в кабинете директора головного завода и корпит над планом организационно-технических мероприятий, который должен был разработать Замков. А Замков нахваливает Алтунина, бьет себя в грудь волосатой рукой: вот, мол, какой я недотепа - таких простых вещей не могу одолеть без вашей помощи. Алтунин скрипит зубами от ярости, но тянет чужой воз. Как поется в песенке: «сентябрь уж на дворе...». Через неделю нужно вылетать в Англию, а он застрял здесь почти на полмесяца.
Знает: процесс формирования объединения будет продолжаться очень долго. Еще нужно проанализировать жизненность «Тайги». Может случиться и так: если все не сколотится в единое целое, «Тайгу» расформируют. Этого Алтунин опасался больше всего. Огромные усилия обширного коллектива пойдут насмарку. Крах эксперимента.
За подготовительные работы он ручается. Пугает возможность разрыва последующей организационной деятельности с принятыми решениями. Это зависело от Замкова. Генеральный директор в первую голову должен обеспечить жизнеспособность своего объединения...
Муторно у Алтунина на душе. Скверно. Еще, наверное, тяжелее Замкову, необдуманно ринувшемуся бог весть куда. Сидит вот распаренный и с тоской глядит в окно, за которым стеной высится лес. Жаркое лето. И осень, наверное, будет жаркой. Тлеет, дрожит воздух, и кажется, будто он позванивает, вибрируя. Над лесными пространствами висит мутная пелена, не шелохнется ни один листик.