Моряки говорили, что у их командира есть какое-то внутреннее чутье присутствия врага. Но сегодня ночь так темна, что Чертков сам не верит в свое чутье. Раз за разом на угрюмые волны ложится длинная дорога света. Дорога то уменьшается, обрываясь у самого катера, то вдруг протягивается в бесконечную даль, и тогда кажется, что конец ее уже не здесь, а где-то далеко-далеко, за горизонтом.
— Ну и ноченька! — сердится командир — Неба от моря не отличишь.
Он не оставляет своего мостика. И вдруг слева замечает зеленую точку. Что за чорт! Откуда же здесь — взялся маяк? Через тьму, сквозь густой туман где-то на берегу мерцает огонек.
— Дежурный! Видите огонь?
— Не вижу, товарищ командир!
— Боюсь, что вы прозевали, товарищ Чайка! Командир замолчал. Огонек погас. И через минуту засветился снова, далекий, как звезда в тумане, далекий и едва заметный.
— Вижу, товарищ командир! Огонь на берегу.
— Сам знаю, что на берегу. Только что-то подозрителен мне этот огонек.
— Мы сейчас находимся. как раз против Слободки, товарищ командир. Может быть, это из какого-нибудь дома На костер это не похоже!
— Ну какой там костёр?Вы не забывайте, что сейчас глубокая ночь! Кто будет жечь огонь в такой поздний час Да и домов отсюда почти не видать.
Не отрывая внимательных глаз от далекого огонька, командир усиленно потирает свой свежевыбритый подбородок. В этом жесте чувствуется скрытое волнение.
— Огонь зеленый, ярко-зеленый и… большой силы. Обыкновенный свет из окна не пробил бы такой темноты.
Чертков вызвал на мостик своего помощника.
Дальняя зеленая точка начала двигаться. Она описывала что-то похожее на круги.
— Не кажется ли вам, что свет горит на каком-то высоком месте: на скале, а может быть, на крыше? — спросил капитан.
— Весьма возможно. Во всяком случае, это напоминает какую-то световую сигнализацию, — ответил помощник.
— Мне тоже кажется, что это сигнал. Вы посмотрите: огонь не стоит на месте, он делает круги. И им, несомненно, двигает человеческая рука.
— В таком случае…
— Вы хотите сказать, что нужно ждать ответа с моря?
— Не знаю, но какие-то меры предпринять все-таки нужно.
— Это мы сейчас и сделаем. Я думаю взять курс прямо на огонь.
Чертков отдал короткую команду. Катер повернул налево. И в ту же минуту далекий огонек исчез.
— Чорт! — выбранился командир. — Будто подслушал!
Немного подождали. Но огонь больше — не появлялся.
— Мнетоже кажется, товарищ командир. -сказал Чайка. — что этот свет и в самом деле условный знак. Нечто иное, как сигнал.
Командир задумался.
— Может быть, — сказал он. — Но провести нас за нос я никому не позволю!
Ночь прошла спокойно. Бледный рассвет раскрывал над морем свои свинцовые, мутные глаза. Далеко в тумане чернел берег. Командир внимательно рассматривал в бинокль лежащую перед ним Слободку. Немного поодаль от поселка виднелось из-за деревьев двухэтажное здание бывшей панской дачи. Всего здания видно не было, но под верхушками деревьев ярко краснела высокая крыша и поблескивали окна второго этажа.
«Ничего подозрительного, — подумал командир. Но огонь… зеленый огонь… Кто теперь разберет, где он был?»
Чертков вспоминает, как он увидел огонь, как позвал дежурного. Он вспоминает как спокойно мерцал сначала этот огонек сквозь туман и какие круги начал он вычерчивать потом. И чем, дольше думает командир катера, тем отчетливей и яснее становится его мысль. Сомнения нет: таинственный зеленый огонь — это, конечно, сигнал. Сигнал, но кому? Уж не нарушителю ли границы, чтобы знал нарушитель, увидев огонек, куда ему плыть, где пристать без боязни? И кто знает, может быть, сейчас на этом самом берегу кто-то ждет этого врага, кто-то встречает его.
В очередном рапорте начальнику заставы Чертков подробно доложил о ночном огоньке.
Сначала он сомневался: стоит ли упоминать об этом? Может быть, это не представляет никакой важности? Но начальник, прочтя рапорт, сейчас же вызвал командира катера к себе.
— Я придаю этому серьезнейшее значение, сказал он. — Зеленый огонь замечали не только вы. — Я должен выяснить это дело. И некоторые меры мною уже приняты.
На слове «меры» начальник сделал ударение, и Чертков понял, что меры эти, наверно, должны быть решительными и основательными.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Обладатель великой тайны
— Сашуня! Пора вставать. Сашуня!
Сон мигом слетает с Сашкиных ресниц. Мальчик вскакивает. На постели возле него сидит Ивасик и гладит пятнистую морскую свинку.
— Сашуня, а кто же ее раскрасил?
— Кого, Ивасик?
— Ну, вот эту свинку. Вот желтенькое, вот черное. Вот белое пятнышко. Ма-аленькое!
Сашко весело смеется. У него большая-большая радость. Такая, что и в груди не помещается, рвется наружу смехом, шуткой. И что это еще за радость? Что случилось?
— Природа их раскрашивает. Свинок и все остальное.
— А забор возле сельсовета маляр красил!
— Ну, забор не живой.
— А Леня живое красит. Кошку сажей вымазал. Была белая — стала черная.
Это он природе помогает, твой Леня. Все делает природа.
Ивасик представляет себе природу. Она похожа на того маляра, что красил забор. Она вся обвешана ведерцами. В руках кисть. Вот она идет и красит, идет и красит. И коров, и собак, и морских свинок. Если б и в самом деле была такая природа, Ивасик попросил бы ее непременно перекрасить этих свинок.
Вот если б они были синие, красные или зеленые!
И уже новый вопрос интересует Ивасика:
— Сашуня, а бабка Лукерка говорила, что не дал бог свинье рогов. А почему же он не дал? Он скупой, бог-то?
— Нет бога, — говорит, одеваясь, Сашко.
— И мама говорила, что нет. И дед Савелий… А бабка Лукерка…
— Глупая она, твоя бабка!
— Клепки в голове нехватает. Ага?
— Может, и нехватает.
— А у нашей бочки обручи тоже рассохлись.
Наконец Сашко понимает, откуда пришла к нему эта радость. Он вспоминает все сразу: вчерашний день, разговор с Василием Васильевичем, Галину, кленовый листочек — залог дружбы с Кукобой — лежит между страницами «Зоологии».
Сердце прыгает в груди, как упругий резиновый мячик.
Ежедневные физкультурные упражнения нужно начинать не откладывая, сейчас же с сегодняшнего утра! Подожди, голубчик Башмачный, посмотрим, кто еще победит!
Сашко энергично выбрасывает в стороны руки. Пальцы крепко сжаты в кулаки. Он вытягивает ноги с такой силой, будто хочет пробить ими стенку. Обрадованный таким необычайным зрелищем, Ивасик хохочет так заливчато и звонко, что даже щегол, запертый в своей темнице, начинает громче щебетать.
Сашко останавливается, чтобы вытереть со лба пот.
Так, так, — похваливает его дед Савелий. — Настоящим рыбаком, выходит, будешь. Га? Что говоришь? Ага! Слышу! Слышу! Вот подожди только: якорек тебе принесу, попрактикуешься!
Он приносит в хату старый; заржавленный якорь.
— А ну-ка, подними-ка хоть на полметра над землей. Сколько раз поднимаешь?
Оказывается — восемь раз.
— Мало, — решает дед. -Нужно двадцать восемь. Вот тогда да!.. Га? Что? Слышу! Слышу! Не печалься! Каждый день поднимать надо, каждый день! А сейчас довольно, а то еще навредишь себе, пожалуй. Навредишь, говорю!
Но Сашко, кажется, и не собирается уставать. Он ставит посреди комнаты стул и, опершись на него руками, продолжает свои упражнения. Здесь-то и настигает его авария. Мальчик бежит к зеркалу. Что-то скажет Галина? На носу глубокая царапина и сорвана кожа.
— Не печалься, — снова утешает дед Савелий. — Нос что, нос ерунда, дурак нос, так ему и надо! Лишь бы котелок целый был. A?
Галина в школу сегодня не пришла. Сашко был этому и рад и не рад. Хорошо, что Галина не увидит его искалеченного носа. Плохо то, что Сашко не увидит Галины. «Наверное, заболела, — решил мальчик. — после уроков обязательно пройду мимо ее дома: может, увижу хоть издали».