Олег чувствует, как ледяные струйки бегут у него по спине. Шторм с каждой минутой делается все сильнее и сильнее, оставаться на берегу дольше невозможно. Мальчик встает. Вот и дорожка. Олег поднимается в город и выходит на Главную улицу. Хорошо, но куда же итти дальше?
Мальчик останавливается: Он чувствует внезапно, как кровь приливает к его щекам, как горят кончики его ушей. Подумать только, Что сказали бы товарищи, если бы узнали, как он блуждал по ночным улицам, боясь встречи с Кажаном!
Какой позор! Полярному капитану — и бояться Кажана! А почему его нужно бояться? Что он может сделать Олегу? Может, он вовсе и не ищет его, а просто случайно присел отдохнуть на крылечке перед домом?
И Олег решительно поворачивает домой. Если Кажан и сейчас еще сидит у дверей, Олег подойдет прямо к нему и сурово и твердо спросит у него, что ему здесь надо. Там, во всяком случае, всегда можно будет крикнуть, позвать на помощь, и отец с матерью сейчас же выбегут на выручку.
Мысленно Олег теперь уже совсем расхрабрился, и только сердце как будто и не слышало его рассуждений — оно крепко и часто колотилось у него в груди.
Окольными дорожками Олег пробирался к дому. Он не шел, он крался на цыпочках. Но вот дом. Вот пустое крыльцо. На ступеньках нет никого. Кажан ушел. И Олег наконец вздохнул с облегчением. Так тихо и тепло показалось мальчику дома, в знакомых комнатах! Даже школьные книжки, даже тетради — и те показались ему такими дорогими и милыми! И даже задачник! Какая, оказывается, это чудесная книжка!
Мать немного поворчала за опоздание, но сын словом не обмолвился о своем приключении. Таинственное письмо заманчиво шелестело в кармане. Отец раскрашивал перед печкой деревянную рыбу, полуметровую щуку «паламиду», усердно выводя на ее боках какие-то серо-зеленые узоры. Эта рыба должна была пугать в воде робкую скумбрию, пугать и загонять ее в сети.
В комнате было тихо, только в трубе гудел ветер да, жалобно позвякивая, дребезжали железные заслонки.
— Ух, как завывает! — оторвавшись от работы, прислушался отец. — Кимбур как с цепи сорвался, а тут еще навстречу молдаванка. Все смешалось, ничего не разберешь!
Башмачный — староста рыбацкой артели. Он черноус, высок и суров на вид.
— Сынок, а ты не видел сегодня Кажана? — вдруг спрашивает он.
Олег от неожиданности роняет книгу и пытливо смотрит на отца. Неужели ему что-нибудь известно?
— Ви… Видел…
— Видел? Мне говорили сегодня, будто он в город ходил. В такую погоду и молодому итти нелегко.
Нет, отец ничего не знает! Это он просто так спросил, из любопытства. И Кажан присел у них на крыльце отдохнуть тоже просто так. Устал, должно быть. Олег сам слышал, как тяжело он вздыхал и охал. Даже стонал как будто, или, может, это он так горевал из-за письма?
— Отец, а как Кажана зовут по-настоящему?
— Да на что он тебе, этот Кажан? Вот уж действительно, как говорится, обломок империи и барский прихлебатель… Дземидкевич его фамилия.
Так, Дземидкевич! Значит, никаких сомнений — письмо и в самом деле адресовано Кажану, Дземидкевичу. Олег забирается в уголок за печку и осторожно разрывает конверт. В конверте письмо. Мальчик кладет письмо в задачник и подходит к столу.
Теперь перед ним трудная задача — прочесть это письмо незаметно. Олег садится за стол и раскрывает задачник. Между страницами белеет клочок бумаги. Его нельзя назвать даже настоящим письмом. Скорее, это записка. Всего несколько строк, написанных чернильным карандашом.
— Да что с тобой, Олег? Ты сегодня сам не свой! — Мать ласково приложила ладонь ко лбу сына. — И лоб будто горячий. Уж не простудился ли?
Олег едва успевает перевернуть страницу и закрыть письмо. Мать не замечает ничего.
— Такая теплая зима была в этом году — и вот, извольте, сразу и снег и шторм, — отзывается отец. — Ну, ничего: после бури рыба еще лучше ловиться будет. Это уж дело верное, сам убедился.
Он говорит о своих рыбацких делах, рассказывает о лучшем бригадире артели Марине Чайке, сейчас уехавшей в Москву на доклад к товарищу Сталину.
Олег уже двадцать раз успел прочесть записку, выучил ее наизусть и теперь уже знает наверное, что письмо и в самом деле прячет в себе самую настоящую тайну.
Олег чувствует себя героем. Он с жалостью и чуть-чуть с пренебрежением думает о своих товарищах. Несчастные зубрилы! Разве кто-нибудь из них способен по-настоящему на геройский поступок? Ну, взять хотя бы Сашка Чайку! Он думает, что если он отличник, да еще и стихоплет, так он уж и первый в классе! Зубрила! Непонятно только, почему с ним так дружит Галина Кукоба. Подумаешь, нашла приятеля!
Воспоминание о Гале дает новое направление Олеговым мыслям. Подождите, будет время, все узнают, кто такой Олег Башмачный! И тогда, небось, и сама Галя не будет отворачиваться от него. Она подойдет к нему первая и спросит… А о чем она его спросит Ну, хотя бы о том, какие задачи надо решать на завтра: Но Олег-то будет знать, что это только предлог! Предлог, чтобы подойти к нему заговорить с ним, с героем и храбрецом! И тогда он ответит ей: «А почему ты спрашиваешь меня об этом? Ведь ты же можешь спросить Сашка Чайку! Ведь он же отличник, а я… Что я такое» И Галя непременно покраснеет и ответит ему тихо-тихо: «Ты герой, и я хочу дружить только с тобой!»
Короткие строчки найденного письма мелькают у Олега перед глазами. Он видит их, пусть письмо и запрятано между страницами задачника. Ему кажется, что он видит их сквозь эти страницы, сквозь толстую корочку переплета.
Нет! Медлить нельзя! То, про что узнал Олег, требует о него решительных действий. Но действовать нужно будет обдуманно и осторожно. Может быть, лучше всего по ночам, чтобы ни одна душа не могла догадаться, в чем здесь дело, о чем идет речь в этом письме…
Нелепый звук за окном заставляет Олега тревожно насторожиться. Ему кажется; что кто-то осторожно царапает стекло.
Отец тоже слышит этот звук и, отложив в сторону раскрашенную рыбу, спрашивает:
— Слышите?
— Может, это кошка?- отвечает мать.
Но теперь уже слышно ясно, что стучат в окно.
— А ну-ка, посмотри, Олег, кто там, — говорит отец и встает со стула.
Олег подходит к окну и смотрит в него. И сейчас же отскакивает назад.
Под окном стоит старый Кажан. Он поднял руку и, будто когтями, царапает согнутыми пальцами оконную раму.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мать Галины Кукобы хочет уехать
Галя подошла к дверям и прислушалась. Мать попрежнему ходила из угла в угол, как будто какие-то неотвязные мысли не давали ей покоя. Мягкий ковер на полу делал ее шаги глухими, еле слышными, но Галя уже хорошо знала это звук за закрытой дверью, в комнате ее матери.
Девочка постояла, послушала и, вздохнув, отошла к этажерке, где лежали ее книжки и тетрадки. Она взяла учебник географии и села к столу.
Девочка смотрела в книжку, но в глазах ее стояли слезы, буквы расплывались, читать было невозможно.
— А мама все ходит и ходит — прошептала девочка.
В комнате, кроме нее, не было никого, но Галя говорила вслух, будто хотела рассказать кому-то о всех своих огорчениях.
— Мама уже и на меня стала покрикивать. К себе не подпускает!
Это началось совсем недавно. Еще осенью мать была такой веселой и здоровой. Тогда она ходила купаться к морю, хотя вода с каждым днем становилась все холоднее и холоднее и птицы уже улетали в теплые края за море. А когда задули осенние ветры, она и загрустила.
Раньше она всегда-всегда ходила смотреть, как выходят в море рыбачьи баркасы, как надуваются белогрудые паруса. Даже ветры она научилась называть по-рыбачьему. Знала, когда будет «молдаванка», когда «широкий», ветер с моря.И даже северо-западный «кимбур» любила мать, хоть рыбаки и сердятся на него: нельзя при этом ветре итти в море.