В зеркале увидела себя. Под глазами синяки, глаза от слез и от позднего чтения в постели красные, как у белого кролика. Представила себе, как встретят ее товарищи, как будут дразнить за опозданье. А что она им ответит? Что скажет преподавателям? Может, лучше сегодня совсем не ходить в школу? Галина осталась дома. Время тянется бесконечно долго.
Девочка бродит по комнате и сама удивляется непривычному одиночеству. Как странно! Все ее товарищи в школе, и только она одна дома, и даже не больная, не в постели.
А может быть, она и больная? Почему такая тяжесть в руках и ногах? Почему такая слабость во всем теле?
Галя берется за книжку, но читать не может.
Не хочется. Ничего не хочется. Настежь открыты двери в мамину комнату. А мамы нет. Отец прислал обед, но девочка почти ничего не ела. Она стояла возле окна и смотрела на улицу. Радостное восклицание вырвалось у нее из груди: на углу улицы маячил Сашко Чайка. В руках у него были связанные ремнем книжки, он стоял и смотрел прямо в окна докторского дома. Галя быстро отступила назад. Из-за шторы она следила за мальчиком. Ей не хотелось, чтобы он ее видел: было стыдно, что не пошла в школу.
- Сашко! Сашко! – шопотом звала она, будто школьник мог ее слышать.
Чайка медленно пошел. Что-то теплое и хорошее осталось в душе девочки. Это, верно, ее хотел видеть Сашко. Зачем бы ему стоять и смотреть сюда на окна? Наверное, хотел узнать, почему ее сегодня не было в школе.
В передней звякнул звонок. Галина бросилась открывать. Перед ней стоял Василий Васильевич. Девочка потупилась. Краска залила ее щеки. Директор застал ее на ногах.
Она не в постели, она здорова и – не в школе!..
Василий Васильевич поздоровался и сбросил пальто. Нерешительно, будто чего-то опасаясь, вошел в столовую. Узнал, что отец будет только поздно вечером. О матери не спросил ни слова.
Сегодня, не увидев Галю в классе, Василий Васильевич взволновался не на шутку. Он догадывался об истинных причинах ее отсутствия и упрекал себя за то, что не собрался раньше побывать у Кукобы.
- Вот я и пришел, Галина! - весело сказал он. - Жаль, что не увижу твоего отца. Ну, да не беда. Думаю, что и ты меня не прогонишь.
Но в глазах у Василия Васильевича не было никакой веселости. Галя видела в них тревожный вопрос и догадывалась, что именно беспокоит директора.
Посмотрев на Галю, Василий Васильевич сразу понял, что не ошибся. В семье Кукобы что-то случилось. Может быть, мать уже уехала и он опоздал? Но директор не хотел сразу спрашивать об этом. Зачем волновать девочку? Может быть, мать просто ушла куда-нибудь и скоро вернется?
Но решительная минута все же приближалась. Василий Васильевич посмотрел на девочку.
- Ты помнишь, Галина, наш вчерашний разговор? Ты больше не грустишь? Твоя мать...
- Она уже уехала... – прошептала девочка.
- Уехала! - повторил Василий Васильевич, будто он знал это и раньше. - Ну что ж, с тобой остался отец, которого мы все любим и уважаем! Отцу, я думаю, тоже тяжело. Не прибавляй ему огорченья плохими отметками, Галя.
У девочки вспыхнули щеки. Она отвернулась и низко наклонила голову.
- А кроме того, - прибавил Василий Васильевич, - ты не должна забывать своих обязанностей и перед классом. Шестиклассники тебя не поблагодарят, если из-за твоих отметок лодка достанется другому классу. Тут уже дело чести!
Директор говорил спокойно и уверенно, будто продолжалвчерашнюю беседу. И все было необыкновенно просто и ясно: надо остаться отличницей, иначе быть не может.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Пограничники замечают подозрительный огонек на берегу
Катер пограничной морской охраны, быстроходный и серый, похожий на щуку, отчалил от пристани и сейчас же исчез в темноте. Сеял мелкий, тихий дождь. Электрический фонарь на берегу боролся с темнотой, которая, казалось, сплошной стеною наплывала с моря.
Любят нарушители границы такие темные, мрачные ночи! Это прекрасно знает весь экипаж катера, и нет в такие ночи ни одного моряка, который бы особенно остро не ощущал всей важности порученного ему дела.
Командир катера плотнее надвинул на фуражку капюшон брезентового плаща. Дождь не прекращался, он усиливался с каждой минутой. Тяжелые тучи висели так низко, что казалось – их можно было достать рукою прямо с капитанского мостика. Давно уже в тумане скрылась пристань; дождь барабанил по палубе, упрямый, назойливый, такой дождь, от которого как будто уже не спасет ничто: ни плащ, ни теплый бушлат.
Командир катера знал свой участок превосходно. Граница на море – это для него невидимая, но отчетливая линия, нанесенная на бурные волны, и эту линию командир ощущает так же ясно, как он ощущает свой собственный палец, свой катер.
Перед выходом катера в море командир имел короткий разговор с начальником заставы.
- Товарищ Чертков, - сказал начальник, ночь темная, на море туман. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Прекрасно понимаю, товарищ начальник!
- Случаи нарушения границы за последнее время участились. Я нисколько не сомневаюсь вашей зоркости. Будьте осторожны, как всегда, и помните: ночь очень темна.
- Ее осветит: если будет нужно, прожектор с моего катера! - ответил Чертков.
И теперь, напряженно вглядываясь в море, командир вспоминал свой ответ начальнику заставы. У Черткова была своя тактика: он не бороздил беспрерывно море лучами прожектора, но в нужную минуту голубоватый сноп слепящего света неожиданно врезывался в ночную темноту, и нарушитель границы, застигнутый на месте, сразу понимал, что проиграл сражение.
Моряки говорили, что у их командира есть какое-то внутреннее чутье присутствия врага. Но сегодня ночь так темна, что Чертков сам не верит в свое чутье. Раз за разом на угрюмые волны ложится длинная дорога света. Дорога то уменьшается, обрываясь у самого катера, то вдруг протягивается в бесконечную даль, и тогда кажется, что конец ее уже не здесь, а где-то далеко-далеко, за горизонтом.
- Ну и ноченька! - сердится командир – Неба от моря не отличишь.
Он не оставляет своего мостика. И вдруг слева замечает зеленую точку. Что за чорт! Откуда же здесь - взялся маяк? Через тьму, сквозь густой туман где-то на берегу мерцает огонек.
- Дежурный! Видите огонь?
- Не вижу, товарищ командир!
- Боюсь, что вы прозевали, товарищ Чайка! Командир замолчал. Огонек погас. И через минуту засветился снова, далекий, как звезда в тумане, далекий и едва заметный.
- Вижу, товарищ командир! Огонь на берегу.
- Сам знаю, что на берегу. Только что-то подозрителен мне этот огонек.
- Мы сейчас находимся. как раз против Слободки, товарищ командир. Может быть, это из какого-нибудь дома На костер это не похоже!
- Ну какой там костёр?Вы не забывайте, что сейчас глубокая ночь! Кто будет жечь огонь в такой поздний час Да и домов отсюда почти не видать.
Не отрывая внимательных глаз от далекого огонька, командир усиленно потирает свой свежевыбритый подбородок. В этом жесте чувствуется скрытое волнение.
- Огонь зеленый, ярко-зеленый и... большой силы. Обыкновенный свет из окна не пробил бы такой темноты.
Чертков вызвал на мостик своего помощника.
Дальняя зеленая точка начала двигаться. Она описывала что-то похожее на круги.
- Не кажется ли вам, что свет горит на каком-то высоком месте: на скале, а может быть, на крыше? - спросил капитан.
- Весьма возможно. Во всяком случае, это напоминает какую-то световую сигнализацию, - ответил помощник.
- Мне тоже кажется, что это сигнал. Вы посмотрите: огонь не стоит на месте, он делает круги. И им, несомненно, двигает человеческая рука.
- В таком случае...
- Вы хотите сказать, что нужно ждать ответа с моря?
- Не знаю, но какие-то меры предпринять все-таки нужно.
- Это мы сейчас и сделаем. Я думаю взять курс прямо на огонь.
Чертков отдал короткую команду. Катер повернул налево. И в ту же минуту далекий огонек исчез.
- Чорт! - выбранился командир. – Будто подслушал!