Полакомиться грушей или яблоком из этого сада мы с Колькой и не думали, а только издали поглядывали на них.
Сад и особняк находились на углу Заставской и Цветочной улиц, и мы с Колькой, бывало, припадем к забору со стороны безлюдной Цветочной и в узкую щель наблюдаем за всем, что происходит в саду.
— Привязать к веревке грузило, какую-нибудь железку и забросить его на грушу. Веревка обовьется вокруг ветки, как завяжется… — предлагал Колька, но плодовые деревья росли далеко от забора, и достать груш или яблок таким способом было невозможно.
С наступлением зимы мы с Колькой принимались мастерить коньки. Вооружившись острыми ножами, старательно вырезали из крепких березовых поленьев сначала заготовки для коньков — трехгранные деревяшки шириною в ладонь и почти вдвое длиннее подошвы сапога. С одной стороны мы концы деревяшек закругляли, и они становились похожими на полозья маленьких санок с острой гранью внизу.
Наши коньки мы привязывали к ногам веревками. Дырочки для продевания веревок мы не просверливали, а прожигали. Накаливали докрасна конец толстой проволоки и, приставив к деревяшке, легонько поворачивали его. Клубился едкий дым, и в коньке получалась круглая дырочка.
Дома мы привязывали к ногам коньки и отправлялись кататься по гладким, скользким панелям.
Часто ездили мы к щели забора на Цветочной улице. Там, в саду, на площадке, зимой был каток для детей фабрикантов, домовладельцев.
По вечерам большие электрические лампы покачивались над катком, искрился снег, и гладкий лед, подметенный ветром, блестел как зеркало.
Приготовишки в голубых, желтых, красных вязаных костюмах, в меховых или шерстяных белых шапочках, в цветных рукавицах, кружились на льду, и коньки у них блестели как серебряные.
С темной улицы в щели нам с Колькой все это было видно так хорошо, как будто мы сидели в темном зале кинематографа и смотрели на экран.
Я любил следить за маленькой девочкой в черных рейтузиках, белой шапочке и белых рукавичках. Она так быстро и красиво кружилась, что полы ее коротенького оранжевого казакинчика взлетали как крылышки, и казалось, что девочка вот-вот улетит.
— Коля, смотри — бабочка-ласточка! — шептал я. Но Колька сердито ворчал:
— Отстань!
Иногда Колька вздыхал:
— Мне бы такие коньки да костюм, я бы им всем показал!
И вот однажды, накануне Нового года, к нам в квартиру пришла наша домовладелица, высокая, тощая дама в длинном черном пальто.
— Я к вам относительно вашего мальчика… — ласково заговорила она, обращаясь к матери. — Вашего шалуна я хорошо знаю. Для таких детей, не имеющих своей елочки, мы в этом году устроили одну большую елку. Знаешь дом в саду у лакового завода? — обратилась она ко мне.
— Знаю! — ответил я и добавил: — Только я один не пойду, мы вместе с Колькой…
— Это его дружок неразлучный, тоже сирота, — объяснила мать.
— А можно его позвать сюда? — спросила дама.
Я прибежал на квартиру к Кольке и еще с порога закричал:
— Идите скорей к нам! Хозяйка пришла. Не бойтесь! На елку приглашает!
Колька вошел в кухню нахмуренный, а его мама робко встала у порога.
— Оба они хорошие, — расхваливала нас мама, — и в школе у них ни одной тройки. Все пятерки да четверки.
— Хорошо! — сказала дама. — Пусть идут вместе. Там покормят их, конфеток дадут и подарки будут всем обязательно. По десяти рублей за билет заплачено. — Она достала из сумочки красивые билеты, окаймленные золотыми полосками. — Только вы уж хорошенько вымойте ваших шалунов, там будет много гостей. Ваших детей встретят там и проводят, так что вам самим туда показываться не нужно, — добавила она, прощаясь.
Как только домовладелица ушла, мы сразу тотчас же стали готовиться к завтрашнему вечеру.
Максимовна и Уткин удивлялись нашему счастью.
— Десять рублей за билет — не шутка, — пыхтя трубкой и кашляя, покачивал головой Уткин, — за десять рублей нашему брату рабочему целый месяц прокормиться можно.
— Да я в последний год на фабрике десять рублей в месяц зарабатывала, — завидовала и Максимовна.
У меня был большой длинный ремень с тяжелой медной пряжкой. Все мальчики завидовали этому ремню. При встрече с «клопами» и во всех решительных случаях я накручивал конец ремня на руку и наступал. Этим ремнем я никого никогда не ударил, но «клопы», только увидя этот ремень, убегали от меня без оглядки.
Никогда и ничего я не скрывал от мамы, и, наверное, поэтому она сказала мне: