РЭЛИ. Ах, моя Анжелика все еще не подпускает меня к себе, хотя я знаю, это причиняет ей страдания. Она боится, что эти обвинения могут получить подтверждение. Но если бы я смог убедить ее, что никаких улик не существует, что никакой Школы ночи никогда не было, что все это лишь плод воображения, она бы снова приблизила меня к себе, и ты был бы в безопасности.
МАРЛО. Нет в мире ничего более реального, чем плоды воображения. Когда-то ты был одним из нас. Ты знаешь, что сражаться за научную истину, значит выступить против Бога, а выступить против Бога значит выступить против НЕЕ.
РЭЛИ. Найди мне эти бумаги!
МАРЛО. Хорошо, ты их получишь, но при условии, что ты посвятишь меня в свои грандиозные планы, позволишь мне участвовать в их осуществлении. Ведь в Школе ночи мы говорили не только о религии и философии, не так ли?
РЭЛИ. О чем ты говоришь? Какие грандиозные планы?
МАРЛО. Установить республику наподобие венецианской и поставить во главе ее самые знатные фамилии, включая твою собственную.
РЭЛИ. "Когда бы миром правили лишь юность и любовь..."
МАРЛО. Будь хоть малейшая надежда, что Англия возродится к союзу власти, науки и поэзии,- я отдал бы за это жизнь.
РЭЛИ. Не сомневаюсь в этом, Кит. Так где же списки с именами?
МАРЛО. Нет никаких имен.
РЭЛИ. Конечно, нет. Их нет нигде. Однако в списках они могут оказаться. Кроме этих имен, тебе нечего предложить в обмен на участие в моих планах.
МАРЛО. Есть. Нашу любовь.
Стук в дверь. РЭЛИ резко вскакивает, хватается за шпагу.
РЭЛИ (в сторону). Сейчас!
К Марло.
Ты должен будешь дать подписку с обязательством являться сюда каждое утро и не удаляться более чем на три мили от дворца. Ты не сможешь вернуться в Скэдберри. Не думаю, что ты захочешь поселиться в комнате, которую когда-то делил с Томом Кидом. Найди себе безопасное убежище, потому что если я узнаю, что в этих бумагах содержатся имена, и часа не пройдет, как ты будешь трупом.
У х о д и т.
МАРЛО. Чего ты ждешь, сын непорочной суки? Что сталось с божественным нюхом твоим. Ищи! Укажи мне путь. Я знаю. Мы переправимся через реку. Мы пойдем в театр. В добрый старый "Роуз". Конечно, он закрыт. Но для меня-то найдется узенькая щелка.
З а т е м н е н и е.
СЦЕНА 3
За кулисами театра "Роуз", который уже несколько месяцев закрыт по причине чумы. Повсюду сваленные в кучу предметы бутафории, задники, декорации "Врата ада" из какого-то спектакля - достаточно больших размеров, чтобы впустить в себя толпы грешников, щиты, копья, барабаны и т.д. - все это покрыто толстым слоем пыли. Слышно, как жужжат насекомые.
РОЗАЛИНДА опрыскивает пол и стены жидкостью из театральной чаши, разбрасывает по всюду лекарственные травы против чумы. СТОУН растянулся на полу. Сквозь дыры в крыше на него льются лучи солнца. В руках у него рукопись.
СТОУН.
"Твои глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали".
РОЗАЛИНДА стоит неподвижно, слушая Стоуна. Взгляд выдает муку, которую она испытывает от того, что не может любить его. МАРЛО вошел раньше, незамеченный никем. В руках у него две шпаги. Он слушает сонет с видом человека, потерпевшего поражение. Когда СТОУН заканчивает чтение, настроение МАРЛО меняется. Он бросает Стоуну одну шпагу.
МАРЛО. Держи. Умеешь обращаться с этой штукой?
СТОУН. Когда-то упражнялся. Ну и еще, конечно, в спектаклях.
МАРЛО. О "Роуз"! Милый "Роуз". Где нынче твои войска? Теперь ты беззащитен, безоружен. Кстати, об оружии. Почему ты не носишь оружия? У тебя нет даже кинжала.
СТОУН. Да так...
МАРЛО. Если ты считаешь себя джентельменом, а именно таковым ты должен себя считать, тебе необходимо носить оружие. Так положено. И поверь мне, считаться джентельменом очень даже выгодно. Твое слово имеет больший вес в суде. В любом случае, актер должен быть вооружен. А вдруг твоя игра кому-то не понравится?
Становятся в позицию.
МАРЛО. Ты джентельмен. Итак, кто ты?
СТОУН. Джентельмен.
РОЗАЛИНДА. Прекратите эти игры.
МАРЛО. Это не игра. Ты знаешь, однажды меня забрали в тюрьму за уличную драку.
СТОУН. Да, я слышал...
МАРЛО. Я встал между прохожим и тем, кто на него напал. Считай, что теперь ты делаешь то же самое.
Б ь ю т с я.
РОЗАЛИНДА. Я пойду к Рэли. Я сама ему все расскажу. Пусть забирает эти бумаги. Я знаю, где искать.
СТОУН. Она и вправду знает?
МАРЛО. (К Розалинде). Величество! Не пройдет и часа, как мы узнаем, агент он Рэли или нет.
СТОУН. Разве ты не мог сделать копии?
МАРЛО. Чего?
СТОУН. Этих бумаг.
МАРЛО. Каких бумаг? Ей только кажется, что она знает.
СТОУН. Зачем притворяться, когда на карту поставлена твоя жизнь?
МАРЛО. Потому что на карту поставлена моя жизнь! Пока нет улик, они ничего не предпримут. Может, вообще все как-то само собой забудется.
Снова бьются. РОЗАЛИНДА садится. Ее бьет дрожь. Она не видит выхода. Неожиданно она кричит.
РОЗАЛИНДА. Ты не имеешь права так говорить! Не имеешь. Я никогда не выдам тебя ему. Кто я? Кто я? Как это слово? "Конданата". Проклятая? На мне проклятье, да? Проклятье всюду следовать за тобой?
МАРЛО. Такой негодяй, как я, не может рассчитывать, что за ним повсюду будет следовать Мария Магдалина. Ты свободна!
РОЗАЛИНДА. Я не могу быть свободной. Моя мать была рабыней. Вчера ночью дул ветер с юга, и я вспомнила о ней. Закованную в цепи, ее купил мой отец на невольничьем рынке. Купил за деньги. Венецианские деньги. Почему он не освободил ее? Вместо того, чтобы платить за нее, как за кусок мяса, он мог бы выхватить меч и разрубить эти цепи. И если бы это стоило им обоим жизни, и я никогда бы не появилась на свет, все же это было бы лучше. Лучше, чем теперь.