Наконец дракон вынес вердикт:
— Вроде он.
Я выдохнул.
— Но это ещё ни о чём не говорит, — возразил кто-то из толпы. — На этих монетах кого только не чеканят! Помните груз с чёрной бригантины? У них на слитках так вообще был осьминог.
С трудом удержался, чтобы не закатить глаза.
— Откуда это золото? — спросил я.
— Из Заковии, откуда ж ещё?.. — тут же ответил седой. — Его ни с чем не спутаешь, в их копях…
— Да-да-да, — я нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Простите, что перебиваю, но это не важно.
— Уж прости, что я продолжаю говорить, когда ты меня перебиваешь, но ежели речь заходит о золоте, ВСЁ важно.
— Тогда и ты меня прости, что я тебя перебиваю, когда ты меня перебиваешь, но просто ответь: кого обычно чеканят на монетах?
Дракон пожал плечами.
— Царей. Королей. Детишек ихних… Правда, был случай, когда одна королева решила запечатлеть в золоте своих комнатных собачек. Помнится, монетки так и называли: «левретка», «пудель», «чихуахуа»… что бы это ни значило.
Я испытал просто ОГРОМНОЕ желание стукнуть его по башке. Хорошо, что Гермиона впилась мне в плечо коготками — действует отрезвляюще.
— КТО изображен на конкретной монете? — спросил я, совсем чуть-чуть, капельку, повысив голос.
— Ты, — просто ответил Иоганн.
— А стало быть, я — тот, за кого себя выдаю. То есть, принц Золотов.
— Ну…
— Да ладно тебе, Иоганн, — вдруг раздалось из-за моей спины. — Ясно ведь, что поужинать не получится. Полетели уже. Мне на дежурство через полчаса.
Как минимум половина драконов поддержала этот добрый, замечательный голос. Я сразу полюбил его владельца.
— А я вот никуда не тороплюсь, — раздался другой голос. — И не против разобраться в этой ситуации ДОСКОНАЛЬНО. Кто, откуда, куда, зачем?.. Мало мы ловили этих заковианских принцев на нашей границе? Может, он разведчик.
— Ага. Засланный казачок, к гадалке не ходи.
— Может, он вообще шпион с Благора! Хочет подсмотреть нашу тактику, чтобы обыграть!
— Вообще-то Благор и так уделал нас по-полной, Андрей, — тот же рассудительный, очень приятный голос. — В пору НАМ засылать к ним казачка…
— Но он сам сказал, что Каменнокрыл — его дед!
— А теперь подумай, Андрюшенька: стал бы он так говорить, если бы был шпионом?
Нет, этот чел… дракон мне определённо нравится. Ещё пара вот таких вот разумных аргументов, и я свободен.
— Ладно, я полетел, — сказал рассудительный. — Недосуг мне тут с вами лясы точить.
Стремительная тень взмыла в небо, и я опять остался один. В смысле — без защитника.
Поэтому вытер пот — зной, изливаемый на нас оком Люцифера, никто не отменял, — и уселся на землю, в центре вытоптанного круга стальной травы.
Долгий предстоит базар. О-о-очень долгий.
А в это время Зебрина сидит где-то взаперти, бедняжка, и ждёт своего принца…
В горле заклокотала ненормативная лексика. Но бабуля всегда говорила: не можешь найти культурных аргументов — просто молчи, Максимка. Сойдёшь за умного.
Закусив губу, я уставился вдаль, на горизонт.
Вдох-выдох, вдох-выдох. Вдох…
На горизонте показалась птичка.
Интересно: это рассудительный решил вернуться?
Птичка стремительно, как и всегда, приближалась.
С одной стороны, я надеялся, что это Руперт. С другой — как-то не слишком хорошо остальные драконы восприняли его имя…
Но по мере приближения я понял, что ошибался.
Через пару секунд у меня вообще в зобу дыханье спёрло. Этого не может быть!
Но изящную золотую фигурку на фоне багровых туч ни с кем нельзя было спутать.
С такой грацией, с такой… головокружительной смелостью может летать только она.
Сердце подскочило к горлу, в груди разлилось приятное тепло… Как же я соскучился по этой девчонке!
Вот сейчас отдам ей грамоту…
Представляю, сколько будет ликования, сколько радости, когда она наконец-то сможет стать собой.
Я невольно улыбнулся.
А когда она узнает про меня… Ну то, что мы теперь и летать сможем вместе…
Купаться в лучах заката на фоне заходящего солнца…
От предвкушения такой романтики на сердце растаяла мятная конфетка.
— Привет, ребята, — без всякого перехода, как это обычно у них и бывает.
Вот к нам летит золотая драконица, а вот — стоит подросток в шортах, тельняшке, и с такими огненно-красными вихрами, что без краски для волос тут явно не обошлось.
Я окаменел.
И пока я стоял, хлопая глазами, как фарфоровый Пьеро, Зебрина прошла в центр круга и принялась здороваться с драконами.
Здоровые дядьки польщенно лыбились, глазки их потеплели, мускулистые тела лоснились от пота… Со всех сторон зарокотал равномерный одобрительный гул.
Гермиона взвилась с моего плеча.
На миг зависла она над огненно-красной головкой Зебрины, а потом…
— Ух ты! Ручной василиск! — драконица увидела мою ящерку и подняла сияющюю мордашку к небесам. — УТИБОЖЕМОЙ! АКТОЭТОУНАСТАКОЙСЛАВНЫЙ?
Гермиона польщенно заворковала и опустилась Зебрине на плечо. Обвила шею хвостом, прижалась мордочкой к её щеке и затянула прозрачной плёнкой глаза.
Чёрная ревность затопила мою простую душу.
Я тут задницу рву, прыгаю по измерениям, рискую жизнью…
А она?..
О ком ИМЕННО идёт речь, в тот момент я не думал.
Обе хороши.
Предали. Продали. За пакетик чипсов и почесушки за ушами.
Не так я представлял себе нашу встречу. Совсем не так.
Невольно я ощупал через ткань джинс коробочку в кармане. Ту самую, что дала мне перед расставанием донья Карлотта.
Я её так и не открыл.
Просто пообещал себе: сделаю это, как только увижу Зебрину… Даже была такая мысль: если не получится расторгнуть её договор с Денницей — тоже эмигрирую на Благор. А чего? Будем вместе парить в облаках, и нефиг там всяким молодым драконам…
Но вот сейчас, в эту минуту, когда она так самозабвенно скалит зубы двум десяткам матёрых дядек — я не хотел думать ни о каких, содержащих обручальные кольца, коробочках.
Ой. А где эти два десятка?
Не успел я моргнуть глазом, предаваясь горьким и безрадостным мыслям, как вся стая снялась с места, выстроилась клином и потянулась к горизонту, как чешуйчатые гуси-лебеди.
Мы с Зебриной остались вдвоём.
Извините. Втроём. Гермиону тоже никто не отменял, как и глаз Люцифера.
Ящерка, возбуждённо воркуя, перелетела от драконицы ко мне, посидела на плече, потопталась, оставляя на майке длинные рваные полосы, порхнула опять к Зебрине, вернулась…
Мы стояли, как двое девятиклассников, погруженных в смущение, как в миску с йогуртом.