Павел с Идой провели гостей в комнату. Это была спальня хозяев.
- Вот ваша постель, - сказал Павел.
Эта комната, как и кухня, освещалась единственной лампочкой на потолке, а обогревалась электрическим камином у кровати. Почти всю комнату занимали двуспальная кровать и два деревянных сундука, а пол покрывал потертый ковер. В стене торчали огромные железные костыли, служившие вешалками для одежды. На одном висели грязные брюки. В спальне было всего одно окно, выходящее на огород.
Лиза сказала Павлу и Иде:
- Прекрасно, спасибо вам. Мы увидели сегодня настоящую Россию. Мне до смерти надоели москвичи.
Павел улыбнулся в ответ и обратился к Холлису:
- Не знаю я, что вы за туристы, но как бы там ни было, вы - честные люди и можете спать здесь спокойно.
- Если жители Яблони никому ничего не расскажут о нас, то не будет никаких неприятностей, - сказал Сэм.
- Да с кем нам разговаривать после уборки урожая? До весеннего сева мы для них как умерли.
Ида протянула Лизе рулон сморщенной туалетной бумаги.
- Это на случай, если вам придется выйти. Спокойной ночи.
Хозяева вышли. Лиза потрогала постель.
- Настоящая перина - пуховый матрас, - объяснила она Холлису.
- У меня аллергия на перья и пух, - сказал он, сунув руки в карманы. Я предпочел бы тракторную станцию.
- Да хватит ворчать.
Холлис подошел к кровати и, приподняв уголок стеганого одеяла, посмотрел, нет ли клопов.
- Чего вы там разглядываете?
- Ищу под подушкой шоколадку.
Она рассмеялась.
Холлис подошел к окну, проверил запертую щеколду и удостоверился, что в случае необходимости раму можно будет открыть.
Лиза подошла к нему и посмотрела в окно.
- Это - их личный участок. Каждой деревенской семье разрешается иметь только один акр. Все, как рассказывала моя бабушка. И все это по-прежнему идеализируют ленинградские и московские интеллектуалы. Русская безгрешность и непорочность земли.
Все осталось по-прежнему. Почему бы им как-нибудь не приехать и не взглянуть на все это?
- Потому что тут уборная на улице, - ответил Холлис. - Наплевать всем на деревенское захолустье и на этих людей! Разве вы не видите, как здесь все обветшало, разрушилось? Каждый мужчина, женщина, ребенок в этой деревне мечтают об одном: о билете в один конец - в город.
Она уселась на кровать, уставилась в пол и кивнула.
- И кроме того, все равно это собственность государства! Единственное, что есть своего у этих людей, - грязная поношенная одежда да кухонная утварь. А что касается их домов и так называемых "личных" участков, то правительство ни черта о них не заботится.
- Вы, конечно, правы, Сэм. Эти люди оторваны от земли, и эта земля сирота. Прошлое умерло. Крестьянская культура тоже.
- Ну, уже слишком позднее время для разговоров, - заметил Холлис. Надеюсь, что ваше доверие этим людям оправдается, и нас не разбудят стуком в дверь в три часа ночи.
Наступила тягостная тишина. Холлис взглянул на Лизу. Она стянула сапожки и носки и теперь растирала на ногах кончики пальцев.
- Что-то холодно здесь, - проговорила Лиза. Она легла на стеганое одеяло, а еще два одеяла натянула на себя до подбородка. - Очень холодно, повторила она и зевнула.
Холлис снял кожаную куртку и повесил ее на гвоздь, воткнул свой нож в сундук, стоящий рядом с кроватью, снял сапоги.
- Может, вам будет удобнее, если я посплю на полу?
- Да нет. А вам?
Поколебавшись, он стянул с себя свитер и джинсы и бросил их на сундук, выключил свет и улегся рядом с Лизой. Холлис откашлялся и сказал:
- Я бы не хотел разрушать ваши иллюзии о России, крестьянах и тому подобном. Мне это даже нравится. Издержки юности...
- Вы храпите?
- Иногда. А вы?
- Спросите у кого-нибудь еще. Я не легла на вашу любимую сторону кровати?
- Да мне все равно.
- С вами будет легко спать. Почему на вас синие трусы? Военно-воздушные силы?
Холлис откатился от нее и отвернулся к окну.
- Спокойной ночи, - сказал он.
- Вы устали?
- Наверное, должен был бы устать, - отозвался он.
- А я скорее перевозбуждена. Такой день...
- Вы - желанный гость.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я сказал достаточно.
- Вы рассердились на что-то? Вы говорите сердитым тоном.
- Я просто устал. По-моему, это вы сердитесь на меня.
- Вы сердитесь потому, что я одета?
- Это ваша одежда. Если хотите измять ее, это ваше дело.
- До того, как остаться здесь, я имела три долгих связи, затем три коротких, одну интрижку с женатым мужчиной и два романчика на ночь. Когда я приехала сюда, у меня была связь с одним человеком до тех пор, пока он не уехал. Потом был Сэз, и вот...
- Потише... Я не чувствую ни рук, ни ног, - хрипло сказал Холлис.
Лиза склонилась над ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней.
- Вы пристрелили двоих кагэбэшников и ни разу не вздрогнули, а вот сейчас дрожите.
- Просто холодно.
- Я тоже нервничаю. Но я хочу тебя, - прошептала она. - Возможно, никакого завтра у нас с тобой не будет.
- Ты говоришь, как один из моих истребителей: "А существует ли вообще завтра?"
- Мы войдем в него одновременно.
- Верно. А Сэз? Как он воспримет это?
Лиза замолчала. Холлис погладил ее по щеке и поцеловал.
Они разделись и крепко сжали друг друга в объятиях. Она гладила его спину и кончиками пальцев провела по гладким, упругим узелкам на его теле.
- Шрамы, - объяснил Сэм.
Он накрыл ее собой и стал нежно и долго ласкать.
- О, Сэм, как приятно... тепло...
- Тепло... да. - Он вошел в нее глубже и почувствовал, как ее бедра утонули в мягкой пуховой перине, а затем ее тело с удивительной силой выгнулось вверх...
Потом они отдыхали, крепко обнявшись.
- Я слышу, как бьется твое сердце, - шепнула она.
- А я чувствую твое дыхание.
- Теперь я засну, - она поцеловала его.
Холлис лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к ночным звукам. Он чувствовал запах сигарет, доносящийся из соседней комнаты, чей-то кашель. Окошко чуть дребезжало от ветра.
Потом он услышал гул автомобиля на дороге.
Он ожидал услышать звук шагов и стук в дверь. Однако шум мотора постепенно стих вдалеке. В этой стране было очень мало граждан, местонахождение которых оставалось незафиксированным. А уж иностранцы, болтающиеся неведомо где, были грубейшей недоработкой этой системы.