— Вы меня все-таки не дослушали… — начал опять Розенблат.
— Завтра, завтра, завтра… — прервал его Родик, не боясь, что Юра обидится. — Утро вечера мудренее. Разбежались, а то уже два. Мне ехать до дачи больше часа, хочется вернуться домой засветло. А то ходят слухи о комендантском часе. Еще загребут куда-нибудь…
Дождь не прекращался. Около въезда в деревню машина попала в размокшую глину и забуксовала. Родик чертыхнулся и попытался враскачку высвободиться из глиняной ловушки. Ничего не получилось, автомобиль только увяз еще глубже и сел на мост. В какой уже раз за этот день Родик пожалел, что не вернулся за зонтиком. Открыв дверь, он увидел под порогом глиняное месиво, в которое, хочешь не хочешь, надо было ступать. Мгновенно промокнув, Родик смирился с судьбой и, не разбирая дороги, пошел к даче…
Жена и дочка сидели на террасе, пили чай и смотрели телевизор.
— Привет! Собирайтесь. Поедем в Москву, — бодрым голосом заявил Родик. — Вопросы зададите по дороге. Да… Сухие носки мне найдите. И еще — захватите с собой приемник.
Домой приехали в шестом часу. Родик, не раздеваясь, включил телевизор. Транслировали пресс-конференцию с руководством страны. Он увеличил звук и стал внимательно слушать. Вопросы задавались именно те, которые задавал себе Родик. Однако из ответов понять что-то он не смог. Даже на прямой вопрос какой-то журналистки о том, произошел ли государственный переворот, прямого ответа Янаев не дал, а начал объяснять, что Горбачев болен, и как только выздоровеет, приступит к исполнению своих обязанностей. Оператор, вероятно, умышленно, постоянно переводил крупный план на руки Янаева, которые нервно тряслись, выдавая его предельное возбуждение. Родик в недоумении откинулся на спинку кресла и опять почувствовал себя отвратительно. Чтобы не заболеть, он нагрел воду, заполнил ею таз и, морщась от боли, погрузил в него ноги. Минут через десять он прекратил экзекуцию, налил себе стакан водки, выпил и пошел, не дожидаясь, пока жена и дочка помоются, спать.
Несмотря на усталость, водку и ножную баню, сон не приходил. В голове прокручивались события дня, настойчиво повторялись одни и те же мысли. Родик страшно потел, и это усугубляло дискомфорт. За закрытой дверью раздавались разные звуки — вероятно, жена купала Наташку и что-то готовила, о чем свидетельствовали навязчивые запахи, дополнительно нервирующие Родика. Он перевернул намокшую с одной стороны подушку и принялся считать про себя слонов. Однако это не помогло. Тогда он встал и поплелся на кухню. Лена почти закончила готовить жаркое. Говорить было не о чем — все сказали по пути в Москву. Родик взял глубокую тарелку, навалил в нее гору картошки и мяса, достал из холодильника початую бутылку водки… Все это он, не слушая удивленных восклицаний жены и пользуясь только столовой ложкой и чашкой, впихнул в себя, хотя особого желания ни пить, ни есть не испытывал. Последняя порция водки почему-то расплескалась и показалась ему настолько противной, что Родик, против обыкновения, изрядно забрызгавшись, запил ее водой прямо из-под крана.
— Пойдем спать, — сказал он жене, чувствуя подступающее опьянение.
— Пойдем… Наташку я уже уложила.
— Там у меня пододеяльник и простыня намокли. Вспотел я.
— Сейчас поменяю.
Прохлада свежего постельного белья доставила разгоряченному телу Родика какое-то особое удовольствие, а знакомое тело жены усилило это ощущение. «Постель примиряет все, — пришла ему в голову народная мудрость, и он дал себе установку: — Надо спать, надо спать…»
Казалось, что он не спит, а сидит в первом ряду того самого сельского клуба, где, будучи руководителем комсомольской агитбригады, ставил вечерние концерты. Сидевшая рядом жена ласково обнимала его за шею. Агитбригадовский вокально-инструментальный ансамбль играл тихую музыку. На сцене Тарапунька и Штепсель разыгрывали сцены из жизни советских бюрократов. Они страшно походили на Горбачева и Ельцина. Приглядевшись, Родик понял, что это действительно Горбачев и Ельцин. Они потешно ругали друг друга, употребляя совершенно нецензурные выражения. Родик, смотря на них, то смеялся, то грустил. Сцены были самые разные — позерство сменялось детективными ситуациями, аферы одного натыкались на фальшивые идеалы другого. Потом они обнялись и поцеловались, Ельцин достал бутылку и налил в чайную чашку водку. Хитро подмигнув, он протянул ее Горбачеву, но в последний момент отстранился и выпил сам. Горбачев заплакал, жалостливо клянча водку, а Ельцин, улыбаясь, вытер тыльной стороной ладони рот и подбородок.