Луиза была умелой домоправительницей, знавшей толк в выгодных покупках: владельцы магазинов давно отказались от своих попыток всучить Луизе товар не самого лучшего качества или по более высокой цене. Однако даже при таких условиях на еду уходило более тридцати пяти процентов семейного бюджета. Лилиан де Вердюлак всегда знала точную сумму, потраченную Луизой за день, так как каждый вечер выдавала ей деньги из кошелька и по возвращении Луизы из магазина забирала всю сдачу. Причиной этому служил не факт недоверия к служанке, а то простое обстоятельство, что на деньги, выручаемые от сдачи жилья, велось все домашнее хозяйство. Сумма, получаемая от жильцов за аренду маленького деревенского домика в Довилле, целиком уходила на одежду и на оплату школы для девочек, но еда, квартирные расходы и другие траты покрывались из доходов от пансиона.
Распаковав свой нехитрый гардероб, в основном состоявший из юбок и блузок темных тонов, Билли вышла на балкон и застыла в блаженном экстазе, погрузившись в атмосферу Парижа, такую знакомую по много раз прочитанным, но лишенным смысла описаниям. Ей внезапно стало понятно, почему писатели, которые обязаны все знать, все же впадали в соблазн осуществить невозможное: то есть передать словами особенный аромат Парижа. С узкого балкона были видны каштаны и высокая трава Булонского леса. Комната оказалась просто обставленной — высокая продавленная кровать, застеленная потертым и вылинявшим покрывалом, и такой же тканью желтого цвета обтянут толстый валик в изголовье. Внизу, в маленькой комнатушке, располагался туалет, где для пуска воды нужно было потянуть за цепочку, и висела тонкая, мягкая бежевая туалетная бумага. Зато в жилой комнате имелась раковина с небольшим зеркалом, и Билли сообщили, что если ей захочется принять ванну, то она должна поставить в известность графиню и та предоставит ей свою собственную ванную комнату.
От волнения Билли едва не забыла о еде, но, когда легким стуком в дверь ее известили о том, что обед подан, она почувствовала, что голодна как никогда в жизни. Она вошла в столовую, где в углу стоял небольшой овальный стол, и в предвкушении потянула носом. В отличие от столовых Бостона и Эмери, в воздухе этого помещения не пахло едой.
Две дочери графини ожидали, когда их представят Билли. Каждая из них пожала ей руку и со степенной любезностью произнесла несколько слов по-французски. Билли никогда еще не видела таких девушек: младшей, Даниэль, было шестнадцать, а старшей, Соланж, семнадцать, но они выглядели словно четырнадцатилетние американские девочки. У них были почти одинаковые лица — бледные, заостренные, со строгими правильными чертами, длинные прямые светлые волосы, расчесанные на прямой пробор, и светлые серые глаза. От них, одетых в одинаковую монастырскую форму — плиссированные темно-синие юбки и бледно-голубые блузки, — исходило ощущение непоколебимого достоинства, как от не ведавших тревог английских школьников. Казалось, в девушках нет ничего французского.
Послышавшийся звон и грохот возвестили, что Луиза катит старинную двухъярусную деревянную тележку из кухни, расположенной на дальнем конце Г-образной квартиры. Билли усадили рядом с графиней, осторожно разливавшей жидкий, но очень вкусный овощной суп: сначала себе, потом Билли, потом девочкам. За супом последовали яйца всмятку, по одному для каждого, и зеленый салат с тоненьким ломтиком холодной ветчины. После каждого блюда Даниэль и Соланж убирали тарелки и аккуратно ставили их на тележку. На столе стояла корзинка с хлебом, однако Билли заметила, что никто его не ест, и ей не хотелось начинать первой. К тому же она с ужасом обнаружила, что не знает, как правильно сказать по-французски «Передайте мне, пожалуйста, хлеб». «Voulez-vous me passer le pain?» или «Passer le pain, s'il vous plait»? Она решила, что вообще не должна ничего говорить, если не может сказать правильно. Французский, на котором Билли так уверенно читала и писала в «Эмери», не имел ничего общего с теми журчавшими, плескавшимися звуками, которые издавали девочки, переговариваясь с матерью. Одно слово из ста казалось Билли смутно знакомым, но вскоре все крупицы смысла потонули в волнах нараставшей паники, и Билли осознала, что где-то когда-то ею была допущена невероятная ошибка: если это французский, то она на нем не говорит. Совсем не говорит!
Когда убрали вторую перемену, на столе расставили чистые куверты и мадам выставила перед собой небольшое блюдо. На нем в соломенной плетенке, украшенная свежими салатными листьями, красовалась маленькая головка сыра. Графиня неторопливо отрезала себе кусочек и передвинула блюдо к Билли. Билли отрезала точно такой же ломтик, что и мадам, слишком напуганная, чтобы взять больше. Наконец-то раздали хлеб и предложили круглый горшочек с маслом, очень маленький горшочек, и на масле был отпечатан красивый узор. Сыра во второй раз не предложили. На десерт подали вазу с четырьмя крупными апельсинами, которые девочки и мадам ловко очистили ножичками. Билли никогда не видела такого способа расправы с апельсинами, но старательно подражала хозяевам. В центре стола возвышался графин вина, но только мадам налила себе стакан. Девочки пили воду, и Билли тоже — ей до сих пор никогда не предлагали вина за столом.
После обеда Даниэль и Соланж укатили тележку, а Луиза внесла поднос, на котором стояли две маленькие чашки и кофейник с ситечком. Луиза поставила поднос на кофейный столик перед кушеткой, и графиня знаком велела Билли присоединиться к ней, а девочки ушли делать уроки. За весь обед Билли не произнесла и четырех слов. Когда какая-нибудь из девочек задавала ей вопрос, она лишь широко улыбалась и, как ей казалось, глуповато качала головой, изображая на лице смесь печали и смущения: «Je ne comprends pas». Никто не выказывал ни малейшего удивления. Мимо хозяев всю жизнь проходила череда безгласных, бессловесных незнакомок, и хозяева давали себе труд говорить с ними только для того, чтобы проявить вежливый интерес. Если бы Билли ответила, они все были бы изумлены.
После пяти минут неловкого молчания, проведенных за чашкой крепкого черного кофе, подслащенного всего одним коричневатым куском долгожданного сахара, сконфуженная Билли отважилась на робкое «Bonsoir» и удалилась к себе в комнату. Она была ужасно голодна. От этого единственного кусочка сахара ей неудержимо захотелось сладкого, и она едва утолила это желание двумя последними шоколадными батончиками, завалявшимися в ее чемодане. Уже совсем отчаявшись, она вспомнила, что основной трапезой у французов является обед, а не ужин, так что прошедшее кормление по американским стандартам можно посчитать за ленч. Но все равно, почему не предлагали вторую порцию, почему сами порции такие маленькие: всего одно вареное яйцо, всего один кусочек ветчины? Боже мой! И почему все отрезали по такому крохотному ломтику сыра? Размышляя об этом, мечтая о горах сдобных булочек с маслом, сахаром и изюмом, Билли наконец заснула.
Если бы она знала тогда, что обед, который ей подали в тот первый вечер, останется в ее памяти как одна из самых обильных трапез, которую ей доведется разделить под кровом Лилиан де Вердюлак! Овощной суп и кусочек ветчины считались праздничными блюдами, подаваемыми только в честь новых гостей.
Очень скоро Билли познакомилась с обычным распорядком питания и меню графини, ее дочерей и ее самой. Завтрак состоял из двух тартинок — ломтиков нарезанного наискосок поджаренного французского хлеба, намазанных тонким слоем масла и варенья, к нему подавалась большая, похожая на глубокую бульонницу без одной ручки, чашка горячего кофе с молоком. На обед перед ней всегда ставили тарелку супа из протертых овощей, оставшихся со вчерашнего дня, приправленного несколькими ложками молока, а к супу — добрый кусок, иногда и два, жареной телятины, баранины или говядины, постной, вкусной и недорогой вырезки, которую Билли никогда раньше не видела. Гарниром к мясу служили несколько небольших картофелин и веточка петрушки. Затем следовала щедрая тарелка горячих овощей, восхитительно свежих, отваренных на пару, — иногда в них еле заметно поблескивало масло. Затем наступала очередь небольшой головки сыра — его старались растянуть на два дня, — салат-латук и ваза с фруктами. Ужин состоял из яйца в том или ином виде, сыра, салата и фруктов. Билли получала около одиннадцати сотен калорий в день, в основном в виде нежирных белков, свежих фруктов и овощей.