— Замечательная идея, — сказал Олег. — На такое объявление откликнутся только психи. А нам нужен здоровый биоматериал.
— Придут и здоровые. Из любопытства придут.
— Сомневаюсь. Но за совет спасибо.
— Пожалуйста.
— Ну, что ж, — проговорил Олег, — присядем на дорожку, как водится у вас в России.
Мы сели, помолчали.
— Ничего своего не забыл? — спросил Олег, вставая.
Я молча покачал головой, поднялся и вскинул на плечо свою сумку.
95
Выходя на площадку, я невольно замедлил шаги.
Но предосторожность оказалась излишняя: лестница была уже восстановлена.
Мы молча спустились в вестибюль, вышли в обугленный сад.
На дорожке среди черного мусора корчилась стрекоза с обгорелыми крыльями.
— Фот что ты нателал, Алёша, — явственно прошептала она.
— Извини, — сказал я.
— Та латно уш, — ответила она.
Но больше сказать ничего не успела, потому что Олег раздавил ее ногой.
— Зачем? — спросил я.
— А чтоб не мучилась, — коротко ответил он.
Биоробот шагал крупно, я еле за ним поспевал.
— Да, Хиросима, — сказал я ему.
— Это уж точно, — отозвался он, не оборачиваясь. — Экстренное торможение — штука энергоемкая. Но чего не сделаешь ради доброго друга? Будешь дома — попробуй проделать такой же финт в троллейбусе.
— Какой еще финт? — не понял я.
— Скажи водителю, что тебе срочно нужно повернуть обратно. Уж он тебя пошлет. А за садик не переживай: к новому призыву всё образуется.
— И стрекоз опять напустите?
— Нет, надоело. Придумаем что-нибудь другое.
— А где вы будете набирать, опять в России?
— Конечно.
— Почему "конечно"?
— А вот этого я тебе не скажу.
— Да я и так знаю. Потому что мы бесшабашные.
— Хорошая мысль, — одобрил Олег. — Прими ее за основу.
Мы подошли к лифтовому столбу.
— Руку подавать тебе не стану, — сказал Олег. — Еще оторвешь, чего доброго. Кланяйся матушке. Кстати, Егоров просил передать, что больше он докучать ей не будет.
Сказав это, биоробот повернулся и вразвалочку пошел к учительскому домику.
96
Наверху была настоящая зимняя стужа. Купол весь завалило толстым слоем снега, теперь он почти не выделялся посреди белой волнистой равнины.
Я вдохнул полной грудью вкусный зимний воздух — настоящий, не искусственный, с легким привкусом хвои и мерзлой древесной коры.
Хорошо!
И не надо жалеть ни о чем.
На ровно заснеженной макушке купола стоял синий вертолет. Его бока были покрыты инеем, черные лопасти неподвижно и вяло висели.
Скользя по сырому снегу, я подошел, отодвинул тяжелую металлическую дверь.
После яркой снежной белизны кабина была темноватая, мне показалось, что в ней полно народу. Приморгавшись, я разглядел четверых: Юрку, Соню, пилота за штурвалом — и еще одну совершенно не знакомую мне взрослую женщину со следами, как пишут в романах, былой красоты на лице.
— А, Гусак! — радостно крикнул Малинин.
На нем был почему-то армейский камуфляж: толстая стеганая куртка, такие же штаны, высокие ботинки на шнурах и солдатская ушанка с сизым искусственным мехом.
Видно, в этом наряде он сюда и прибыл.
— Ты не будешь больше звать меня Гусаком, — сказал я, — договорились?
— Да ладно, чё ты? — отступился Юрка. — Все свои.
„Свои, да не все,“ — подумал я.
За время учебы я отвык от посторонних людей и слегка одичал.
Дама подвинулась, освобождая мне место рядом с собой.
Она была похожа на кинозвезду, играющую роли иностранных шпионок. И одета соответственно: дорогая дубленка, норковая шапка, высокие сапоги на меху.
„Еще один биоробот, сопровождать нас приставлен, — сообразил я. — Чтоб по дороге не разбежались“.
— Все-таки решил податься до хаты? — спросил Юрка. — Патриот, однако. А нам сказали, что ты остаешься.
— Кто это мог вам такое сказать? — буркнул я, втискиваясь в тесную кабину.
— Олег, кто же еще, — охотно отозвался Малинин. — Соврал, значит? Во мужик, ссучился совсем. Продался орнитологам. Оставайся, говорит. Птичкой, говорит, будешь. Без порток, говорит, станешь летать среди звезд. В гробу я видал такие метаморфозы Овидия.
— Да не ссучился он и не продался, — возразил я. — Биоробот твой Олег. Модель номер четыре.
Соня быстро взглянула на меня и вновь отвернулась к иллюминатору. Она была в беличьей шубке и воинственной вязаной шапочке с наушниками. Такие шапочки, только кольчужные, носили когда-то легковооруженные рыцари.
— Брось! — воскликнул Юрка. — Олег биоробот? Кончай трюндеть!
— Я не трюндю, в смысле не трюнжу… ай, к чёрту тебя. Я своими глазами видел.
— Что ты видел? Что ты мог видеть?
— Он при мне голову с плеч снимал.
— Чью голову?
— Не мою же. Свою, конечно.
— Во дела! А чего же он тогда?…
Малинин умолк, призадумался — и вдруг, тряхнув башкой, заржал:
— А тут некоторые… гы-ы… а тут некоторые страдают! „Разлука ты, разлука“…
И, юмористически подмигнув мне, покосился на Соню.
Соня усиленно делала вид, что ничего не слышит.
— Сонь, а Сонь! — не унимался глумливец. — Ты чего сидишь? Радость-то какая! Беги скорей, тащи его сюда! Разберем на части и будем продавать.
— А мне казалось, что ты как раз и останешься, — сказал я Юрке.
Мне вовсе так не казалось, но надо было его как-то угомонить.
— Еще чего, птичкой! — воскликнул Юрка. — Я человек. А человек — это мерило всех вещей, да и звучит как-то гордо. С моими возможностями мне и дома будет хорошо.
Дохлой мухи не дал бы я за его домашние возможности, но зачем бить ребенка по голове? Пусть пока поиграет.
Тут случилось непонятное: кинозвезда прижалась ко мне мягким овчинным бочком и посмотрела на меня так откровенно, что я растерялся.
Брови у нее были неприятно красивые, соболиные: сам безбровый, я недолюбливаю бровастых людей.
— Как хорошо, что ты пришел, — шепнула мне звезда. — А я уже начала волноваться.
— Простите, — пробормотал я, отодвигаясь, — это вы ко мне?
Соня повернулась к девице и сказала:
— Ритуля, солнышко, ты перегнула палку. Он тебя не узнал.
Я присмотрелся: не такая уж взрослая дама была моя соседка, и кое-что в ее лице еще оставалось от глупой Черепашки.
Видимо, напоследок девушка душевно поработала над своей внешностью.
— Ну, ты даешь, — всердцах сказал я Черепашке. — Это ж надо! На себя не похожа.
— Я для тебя старалась, — упавшим голосом ответила Черепашка.
— А я тебя просил? Нет, я тебя просил?
— Чего ты пену гонишь? — вмешался Малинин. — Клёвая получилась гирл¡. Лично я одобряю. Садись, Маргарита, со мной, вспомним молодость. Товарищи красот не понимают.
Понурив голову, Черепашка молчала.
Пилот сидел впереди и озабоченно изучал приборный щит, не обращая внимания на наши разговоры. Типичный андроид серии „аноним“, только в шлемофоне.
— Непонятно, кого мы ждем, — ни к кому не обращаясь, проговорила Соня.
— Не „кого“, а „что“. Модель номер четыре, — ответил Юрка и снова захохотал.
— Вот как дам сейчас в глаз, — свирепо сказала Соня. — Гнусный эпизоотик.
— Кто-кто? — живо переспросил Юрка. — Как ты меня назвала?
— Эпизоотик, — четко повторила Соня. — Жертва массового заболевания скота.
— Ух ты, класс, — восхитился Юрка. — Эпизоотик! Шикарное слово. Беру.