Мы въехали во двор. Подошел дежурный по двору и, ткнув в спину вылезшего из машины Сизова, крикнул ему:
– Сюда становись, гадюка!
Сизов притиснулся к большой толпе арестованных, стоявших лицом к стене, с заложенными за спину руками. Охрана, с автоматами наперевес, следила, чтоб никто не оглянулся, хотя ничего позади арестантов не происходило. Арестованные были предупреждены, что, если кто спросит что-нибудь у охранников, в ответ получит пулю.
Оперуполномоченный подозвал меня и, сказав, что больше я не еду с ним, вывел меня на Совнаркомовскую, где ждал грузовик, собиравший курсантов.
Было 6 часов утра, когда мы тронулись домой. Позавтракали – и на занятия. После обеда снова зубрили конституцию: права гражданина СССР, неприкосновенность жилища…
Еще через двое суток нас снова привели в тот же клуб, к 8 часам вечера. Начальник УНКВД подвел итоги нашей «операции», был оживлен, весел и со смакованием назвал цифру арестованных за ночь «классово чуждого элемента» – целых 5 тысяч.
– Город очищен, – говорил он, – район, прилегающий к городу, – тоже. Безопасность трудящихся на время выборов полностью обеспечена.
– Но мы не должны останавливаться на достигнутом, – возвысил он голос, – товарищ Сталин учит нас работать с массами.
Что он хотел этим сказать? Не углубляясь в сталинскую теорию управления народом, массами, начальник перешел к разбору нашей «работы», – курсантской. Лицо его выражало искреннее огорчение и, в то же время, строгость.
– Курсанты нового набора, – сказал он, – работали плоховато. Это значит, что у них нет еще сердца чекиста. Надо отвыкнуть от навыков, усвоенных в армии и на производствах. У нас – свое производство, свои задачи и стиль работы. Если вы сами не добьетесь перелома в своем характере, мы излечим вас без помощи врачей – учтите! Сегодня я не хочу останавливаться на отдельных лицах. Скажу только, что из младших хорошо работали всего двое-трое. Мы решили с начальником вашей школы закрепить курсантов младшего курса за оперуполномоченными на весь период выборов в Верхсовет. Тогда мы и сделаем общую и персональную оценку – выводы о каждом.
Последние слова он подчеркнул.
– Сделаем перерыв. Младшие курсанты свободны.
Уже на следующее утро нам объявили, что теоретические занятия заменяются практикой, и прочли нам список – кто к какому уполномоченному прикрепляется. Я попал в число шести курсантов, прикрепленных к сержанту государственной безопасности Яневичу. В 10 часов мы прибыли в управление и назвали указанный нам номер комнаты. Часовой направил нас в бюро пропусков. Получив пропуск, вернулись, и часовой, нажав кнопку электрического звонка, вызвал из коридора второго часового. В коридоре – та же процедура: второй часовой, тоже посредством электрического звонка, вызвал третьего, который и провел нас в комнату 214.
Вслед за нами вошел чекист лет 26-28, жгучий брюнет, с черными глазами, и представился:
– Сержант госбезопасности Яневич.
Затем упрекнул:
– Уже 11 часов 10 минут, а вы, товарищи курсанты, должны быть здесь ровно в 10. Дисциплины не вижу. Наверно, и задания будете выполнять таким же образом?
– Мы прибыли вовремя, – оправдывались мы. – Пока до вас дойдешь, товарищ начальник, надо потратить полтора часа.
– А если бы к нам можно было запросто заходить, здесь набралось бы врагов народа полно, и дело свое они сделали бы. К нам забраться трудно, но вырваться от нас еще трудней, пожалуй. На то мы – чекисты.
Один из наших сказал глупость:
– Разве мы, товарищ начальник, пробирались к вам?
Сержант глянул на нас злобно, и его лицо приняло каменное выражение.
– Давайте лучше перейдем к делу.
Он раскрыл папку с бумагами, вынул листок и стал что-то писать. Потом поднял голову, еще раз внимательно осмотрел нас и начал:
– Товарищи! Я не задержу вас долгим разговором. Я полагаю, что вы политически подкованы достаточно хорошо. Что же касается спецработы, то вы плаваете. Я не думаю хвастаться, но укажу на то, что свое звание сержанта госбезопасности я получил без прохождения школы. Это не с каждым случается и не каждому дается. Кроме того, – он указал на свою грудь, – вот знак почетного чекиста, правительственная награда!
– Так вот, значит… Теперь вы сами видите, – продолжал он, – по поручению начальника УНКВД я должен научить вас будущей работе. С этого и начну. До выборов в Верховный Совет осталась одна неделя. Трудящиеся будут голосовать за кандидатов блока коммунистов и беспартийных. Под моим руководством мы вместе с вами должны обеспечить безопасность нашего избирательного участка. К нам же прикреплены еще курсанты школы милиции. Им вверена охрана и наблюдение вне помещения, а наша задача – вести работу среди членов избирательной комиссии и внутри помещения, где будут голосовать. Я постараюсь каждому из вас дать индивидуальное задание.
Передохнув и все окидывая нас испытующим взглядом, Яневич продолжал:
– Вам известно, что в последние дни мы арестовали около пяти тысяч вредного элемента, но не думайте, что это – все. Нет, таких субъектов кругом полно. Чтобы вы убедились в этом лично, я буду вызывать арестованных к себе, при вас, и вы услышите их собственные признания. Это же будет для вас практикой по части ведения допросов. Завтра придете сюда ровно в 8 часов. Ждать не станете – я дам на вас заказ в бюро пропусков. Возьмите вот – пропуск на выход отсюда и – до завтра!..
ПРОДОЛЖАЕМ ПРАКТИКОВАТЬСЯ
На следующее утро, ровно в 8 часов, мы были снова здесь. Наш «инструктор» встретил нас у подъезда с готовым пропуском. В комнате своей он еще минут пять втолковывал нам необходимость быть бдительными, а потом надел шинель, затянулся ремнем с висевшей на нем кобурой и, не глядя на нас, потупив голову, как бы подчеркнуто секретно, открыл ящик письменного стола и вынул револьвер. Уложив его в кобуру, усмехнулся.
– От этакой штуки ни один гад живым не уйдет…
Он явно рисовался перед нами, то выпячивая грудь, то гибко поворачиваясь. Затем все вышли, чтобы ехать на избирательный участок. По совпадению, в этом участке находился и дом, где квартировал мой Григорий Федорович Корнеев, а помещение для голосования было неподалеку от этого дома.
Сначала мы были подробно ознакомлены с помещением. По левую сторону – подмостки, как бы сцена. За нею, вдоль стены, были сооружены кабинки. Посреди комнаты стояла урна. Начался общий предварительный инструктаж, с предварительной «расстановкой сил». Мне было поручено наблюдение за избирающими в их пути к кабинкам с бюллетенями в руках.
– Разрешите доложить, товарищ начальник!
– Да.
– Я, до поступления в школу, жил тут рядом, и многие мои знакомые знают, что я учусь в школе НКВД. Удобно ли будет показываться им здесь в гражданском платье, да еще и стоять без видимого дела?
– Вы правы, товарищ Бражнев, – ответил Яневич. – Я подумаю, а завтра скажу вам, чем занять вас.
Часть курсантов была рассажена за столом и практиковалась в выдаче бюллетеней. Это – те, кому поручалось наблюдение за самой комиссией. Другие курсанты (их задача – кабины) изображали собою избирателей. Когда «избиратель» подходил к столу, «член комиссии» вежливо спрашивал: фамилию, имя, отчество, адрес, избирательный номер, документ. Тут требовалось – пристально смотреть в глаза. Вручив бюллетень, «избирателя» провожали до кабины, услужливо предлагая карандаш (в кабинах карандаши имелись), а по выходе из кабины он не сопровождался до урны – ему на нее показывали, а стоявшие около урны перенимали «избирателя» глазами и следили до момента, когда бюллетень будет опущен.
После репетиции, прошедшей в общем, как по маслу, мы были отпущены до следующего дня. Дней пять такие репетиции продолжались с все более точным инструктажем. Вдруг однажды, часов в 10 вечера, нашу группу вызвали к начальнику школы: ровно в 24.00 мы должны явиться к тому же сержанту Яневичу.