«Нет, это уж слишком! Последнее время просто каждый третий хочет учительницу! Это что, эпидемия такая?»
Уже привычно она надела строгий парик, строгое платье, очки. Подведенные губы придали ей еще большую сексуальность.
Оглядела себя в зеркале, подключилась к клиенту и…
Перед камерой своего компьютера, удобно устроившись в кресле, сидел… директор оставленной ею школы.
Лида едва не расхохоталась.
Потом решительно сняла парик, очки, извлекла контактные линзы. И глубоким, возбуждающим голосом произнесла:
— Good evening, Anton Savelievich!..
Александр Прокопович. Стукачок
Наша школа во дворе. Четырехэтажное кирпичное здание без намека на то, что кто-то получил деньги за ее проект. Коробка. Кубик. Перед школьным крыльцом — полоса асфальта, за ней — узкая полоска земли, в которую воткнуты четыре дерева. Это как бы школьный сад. Кажется, эти деревья не растут. Я помню, какие они были, когда я пришел в первый класс; прошло семь лет, а они — все те же палки, слегка покрытые листвой.
Так уж получилось, что в тот день мы с Галей первыми из класса спустились с крыльца и прошли мимо сада. Все просто: Гале от школы до дома — минут семь, мне — не больше трех, поэтому, несмотря на апрельскую прохладу, мы не ждали вещей в гардеробе, а пошли домой, слегка поеживаясь, в школьной форме.
Галя весил полцентнера. На самом деле его звали Борис, но фамилия его была Галинкер, и он уже пять лет как не обижался на «Галю». Ходил он медленно, и мне приходилось все время тормозить, чтобы он не отстал. Правда, выйдя на улицу, мы разошлись — ему надо было налево, мне — направо. Именно направо я и пошел бы, если бы не шнурки. Когда я буду сам покупать себе обувь, у меня все туфли и ботинки будут на липучках или на молниях. Короче, Боря пошел налево, а я опустился на корточки — навстречу шнуркам.
Я бы никогда не поступил так в школе. Потому что такого не может быть, чтобы кто-то сзади не поддал. Внутри школы нельзя подставляться — это закон. Но я-то был на улице. Я уже вставал, когда услышал сзади шум; встать мне не дали. Они стояли вокруг. Половина приходила ко мне на дни рождения, половину моя мама, медсестра, лечила от всяких ангин и гриппов. Они около минуты просто стояли вокруг, потому что им надо было отдышаться, и я точно знал, что им сейчас все равно, кто я; важно, что я сижу, а они стоят.
Стоял очкарик Герасимов, он был немного странным, с виду — ботаник, но ботаники должны нормально учиться, а этот был пришибленный настолько, что приученные к его молчанию учителя просто уже не вызывали его. Никогда.
Стоял крепыш Суржик — он ходил на борьбу и, наверное, был самым крутым в классе; он почти не запыхался.
Аня Михайлова — самая высокая и самая красивая, стояла тоже, высунув язык, непрестанно облизывала губы. Двадцать человек стояли вокруг меня, и мне было жутко.
— Ты видел, куда Галя свалил? — Это Мормолин. Он похож на обезьянку — маленький, шустрый; мне иногда кажется, что он вот-вот заберется на какое-нибудь дерево. Будет сидеть там на ветке и скалиться. У него отец — водила, ездит на здоровущей фуре, и Мормолин отца побаивается. Отец дома бывает редко и, когда приезжает, первым делом идет в школу, а потом Мормолина бьет. Мормолин хоть и боится, но привык и поэтому трусится как-то не по-настоящему.
Я не идиот. Я вроде бы даже умный. Я, может быть, даже слишком умный, ну, в том смысле, что мне проще со сложными вещами, чем с простыми. Это же просто: если двадцать человек спрашивают, где один, значит, им от этого одного что-то нужно. Короче, они отдышались и побежали за Галей. Я был дома через три минуты и вспомнил про Галю только на следующий день. Не до того мне было, по понедельникам у меня фехтование, а родители недавно купили мне рапиру с рукояткой «пистолет». Кто фехтовал, знает, «пистолет» — это реальная вещь. Не стыдно на любом турнире.
На следующий день Галя не пришел в школу, а он за все пять лет в нашем классе ни разу не болел.
А еще через день на Галю ходила смотреть вся школа. Мне Суржик рассказал — если человека сильно стукнуть в нос, у него появится по бланжу под каждым глазом. Смотрится, как будто два раза, притом очень точно, навесили по фонарю. Галя, кажется, даже начал гордиться. Особенно когда его рассматривали девчонки. Типа герой. Я так понял, что его позавчера-таки догнали, и ему досталось.
Тема была такая. Суржика на секции перевели в группу к взрослым, а там правило — каждый новенький должен проходить боевое крещение. Я так понимаю, что Суржику на крещении пришлось несладко, и он решил, что будет не так обидно, если еще кто-то прочувствует, каково это. На секции он, понятное дело, на рожон не полез, а в классе… Галя позже всех пришел к нам, всего пять лет назад, вот его и определили в новенькие. Это в гардеробе, пока одевались, додумались.
Понятно, что, когда выбирали, кого бить, никто против кандидатуры Гали не возражал. Каждый был согласен, лишь бы не его. А теперь получилось как: Галя — единственный посвященный. В следующий раз его уже бить не будут. Суржик сказал, что теперь надо выбрать самого младшего. Младший в классе — это я.
На самом деле лучше бы меня сразу побили. Каждый день жду. Мама постоянно спрашивает — все ли у меня в порядке? А что я ей скажу?
Класс у нас довольно продвинутый, мы — «А», и к нам как бы особое отношение. Я так понял, что теперь по всей школе пошли крещения, а наши уже переключились на другое. Наш химик запил, и теперь в его подсобке — Голливуд. Есть у нас такой Конечный, у него старший брат монтажером работает на кабельном, короче, Конечный кое-что умеет. Мы наскачивали порно и вставляем в ролики головы учителей. Смотрится — просто что-то с чем-то. В Сеть выложить не рискнули, но химия теперь — любимый предмет. Короче, я как-то даже успокаиваться начал, все-таки порно круче любого крещения.
Я с тренировки хожу через школу, у нас там не просто двор, а проходной, от метро удобно срезать — чтобы угол не обходить. Во дворе меня и встретили. И Галя в том числе. До меня обычно такие вещи не сразу доходят. Сначала я решил, что они в футбол играли, а тут я — домой иду кратчайшим путем через наше поле. Только когда увидел Галю, допер, Галя у нас в футбол не играет.
Суржик подошел, у него бицепсы с мою голову, и говорит: «Ну что, Сява, расслабился? Идешь, свистишь, может, еще споешь нам?» А я реально, когда иду долго, свистеть начинаю. Мне даже кажется, что я классно это делаю. Любую тему могу вывести. Короче, я разозлился; потом я ж с тренировки шел, а там все иначе. Наверное, повезло мне: там в основном пацаны года на два — на три старше, они совсем другие. Когда мой «пистолет» увидели, Миша Шуманов мне свою старую бандуру подарил. Это сумка такая, специально чтобы носить рапиры, маску, нагрудник…
Короче, я, наверное, неправильно поступил. Я так на два шага отошел, рапиру вытащил, ну и говорю: «Сейчас вы у меня споете».
Кто не фехтует, все равно не поймет: рапира, это ведь не палка. Дело не в том, что она железная; просто палку у меня бы через секунду забрали и ею же надавали. А с рапирой — иначе, она гибкая и дерется больно. Нас тренер заставлял прыгать в высоту, кто низко прыгал — рапирой по заднице, так после первого круга все прыгали с запасом, а ведь он любя нас лупил. Если со всей дури по ноге попасть, так ходить долго не захочется.
А они же вокруг меня стоят, и задние не понимают, что происходит. Думают, это я ору. Если бы расстояние было чуть побольше или народу чуть поменьше — я бы справился. Не знаю, как бы потом в школу ходил, но справился бы. А так — в конце концов Суржик меня сзади подловил, а тут уже не выкрутиться, у него захват реальный, он двоих таких, как я, удержать может и еще прикалываться будет. Я когда в себя пришел — рядом только Галя стоит, а я помню, он меня придержал, когда Суржик руку выкрутил. Чего он остался?
Когда домой вернулся, родители кипешивать стали, я им байду навесил, типа хулиганы напали. Все бы ничего, только колпачок защитный с рапиры скрутился, а без него — фехтовать нельзя, где его достанешь?
На следующий день меня к директору поволокли. Сидит тетка и мрачно на меня так смотрит. Я сразу и не узнал — мама Суржика. Я ее видел всего пару раз: первого сентября, и еще как-то приходила, справку заносила. Короче, с жалобой на меня, что я на Суржика напал с рапирой и покалечил его.