Мимо пронесся бронекатер. Михаил закачался на волнах.
«Так и утопят как дважды-два», — подумал он и поплыл в сторону от фарватера.
Судорога свела ногу. Норкин повернулся на спину и вытянулся. Так плыть было легче, но стоило шевельнуть ногами, как судорога сводила их опять.
«Вроде отвоевался… В такой воде далеко не уплывешь», — подумал он. На мгновение появилась мысль, что нет смысла тратить силы, мучиться, а гораздо проще поднять руки и опуститься на дно. Но это желание появилось только на миг, и, нырнув, Михаил снял с себя китель, лег на бок, повернул к берегу, подсчитывая при каждом гребке, как во время шлюпочных учений:
— Два-а-а… Раз!.. Два-а-а… Раз!
Можно иметь любую физическую силу, огромное желание жить, но бывает такой момент, когда вода осиливает человека, скручивает его руки и ноги своими струями. Михаил почти уже тонул, и вдруг его руки наткнулись на препятствие. Он повернулся и увидел бронекатер.
— На катере! — крикнул Норкин.
— Есть на катере! — Помогите!
— Не могу… Ноги перебиты…
Коротко, но ясно… Перебирая руками по привальному брусу, Михаил подобрался к корме. Его пальцы несколько раз попадали в пробоины с рваными краями. «Здорово ему попало», — подумал Норкин, схватившись за леера.
Окоченевшие пальцы, — как крючья. Опираясь коленями в привальный брус, Норкин приподнялся над водой. Осталось сделать еще одно усилие, но пальцы разжались, и он упал в воду. Холодная, черная, она сомкнулась над его головой..
Иметь рядом катер и утонуть? Дудки! Норкин снова вцепился в леера. Теперь он действовал более осторожно, осмотрительно и скоро выполз на палубу катера. Михаил прижался к ней грудью. В его глазах мелькали разноцветные точки. Они плавно кружились или стремительно проносились, догоняя друг друга.
Норкин приподнял голову, уперся руками в палубу, встал и, покачиваясь, пошел к рубке.
Наткнувшись на чьи-то тела, Норкин нагнулся над ними, и в это время луч фонарика уперся в лицо Норкина, а из угла раздался голос:
— Мишка… Это я… Чигарев…
Норкин шагнул к нему, но запнулся и упал.
— Ты ранен? — спросил Чигарев.
— Устал.
— А мне, понимаешь, не повезло… Весь катер изрешетили… Народ поубивало, а мне в ноги… Одна сломана, а другая вроде ничего… Как ты ко мне попал?
— Катер утопили.
Шальная пуля царапнула по броне. Багровая вспышка осветила открытую смотровую щель.
— Давай перевязку сделаю. Где бинты? — На станке сумка висит.
Сделав перевязку, Норкин в сердцах сказал:
— Эх, тоска! Меня ждут на переправе, а я тут дрожжи продаю!
— Если бы мотор работал…
— Вовка! Идея! Я пошел в машину!
От мотора пахнуло теплом. Михаил шагнул вперед, и под его ногами звякнул гаечный ключ. Из угла донесся сдавленный стон.
— Кто здесь? — спросил Норкин.
— Моторист… Кузьмин…
— Как мотор? — Исправен был.
— Заведешь?
— Кабы встать… У меня все нутро разворочено… Норкин растерянно гладил руками мотор. Хорошая штука, а с какого конца к ней подойти?
— А ты откуда? — через несколько минут спросил моторист.
— С тральщиков… Командир… Слушай, а что, если ты мне будешь говорить, как и что, а я попробую завести, а?
Трудно завести мотор, если не знаешь его и даже не видишь, за что берется твоя рука. Моторист, теряя последние силы, уже не отвечал на вопросы Михаила, и в это время мотор ожил. Норкин, словно пьяный от радости, влетел в рубку.
— Вовка, готово!
— Слышу… Помоги встать.
Радоваться еще рано. Мотор работает, но кто поведет
катер? Кто будет в машине?
— Стоять сможешь?
— Поднимай!
Норкин обнял Чигарева за грудь и, подпирая сзади коленом, поднял его с палубы. Чигарев вскрикнул, лег грудью на штурвал и несколько секунд стоял прислонившись лбом к холодной броне. Потом он выпрямился, прижался боком к стене и сказал:
— Внимательно следи за командами и из машины не выходи. Я здесь справлюсь.
Катер, казавшийся мертвым, вспенил винтом воду и вышел на фарватер. Чигарев, проносясь мимо фашистских батарей, бросал катер из стороны в сторону. Михаил, не привыкший к машине, несколько раз упал; от синяков болело все тело.
Но вот катер пошел более или менее прямо, качка прекратилась.
«Входим в затон», — догадался; Норкин. Он приготовился выключить мотор; но под днищем заскрипел песок, и катер резко остановился. Моркин стукнулся головой о какой-то рычаг и потерял сознание.
Очнулся он от топота ног и человеческих голосов. Кто-то звал санитаров и механика.
«Надо на свои катера», — подумал Норкин и вылез из машинного отделения.
От свежего воздуха закружилась голова, и он опустился на палубу. Холод пронизывал тело. Михаил запахнул на груди разорванную рубашку. Сидящим у машинного люка и застал его Селиванов, который от Чигарева узнал все. Леня присел рядом, набросил на плечи Михаила свою шинель и вытер платком капельки крови, покрывшие его лоб.
— Идем на ка-пе, — сказал Леня, когда Михаил немного пришел в себя и попросил закурить.
В землянке Норкин переоделся. Вокруг него стояли командиры с бронекатеров и из частей дивизии. Расталкивая собравшихся, подошел матрос и протянул железную кружку.
— Сразу согреетесь, — сказал он.
Михаил выпил водку. В другое время подобная доза свалила бы его с ног, но сегодня действительно только согрела.
— Теперь приляг и поспи, — предложил Селиванов.
— А отряд? Кто там без меня командует?
Михаил сказал это спокойно, но все поняли, что решение его окончательное, и спорить не стали.
— Только у меня сапог нет, — предупредил Селиванов. — Валенки дать?
Норкин кивнул, а еще через несколько минут он на одном из бронекатеров нашел свой отряд и встал в рубке нового катера. Многие удивлялись, встречая этой ночью на переправе командира, который шлепал по грязи в валенках. Не удивлялись лишь матросы и саперы, работавшие на переправе. Они особенно старательно приветствовали его при каждом удобном случае.
Пока Норкин отогревался, санитары вынесли с катера Чигарева десять человек. У троих лица были закрыты бушлатами. Эти в помощи не нуждались. Врач суетился около других носилок. На одних лежал Чигарев. Глаза его были закрыты, а губы чуть шевелились. Врач почти прижался к ним ухом, потом выпрямился и вытер рукой лоб.
— Что он говорит? Что ему надо? — посыпались вопросы.
— Бредит. Говорит, что не поганка.
Утром, в солдатском ватнике и тапочках на босу ногу, на базу к Чернышеву пришел Мараговский. Кроме Норкина, только он один уцелел из команды катера. Чернышев сразу атаковал его:
— Слушай, Мараговский, просись ко мне, а? Назначу тебя начальником боепитания. Согласен?
Чернышев испытующе смотрел на Мараговского. Он ему нравился давно, а вот теперь появилась возможность и прибрать его к рукам. Чернышев не любил сидеть без дела. Его база была обеспечена лучше, чем другие. Конечно, не столько за счет планового снабжения, сколько в результате находчивости самого командира базы и его подчиненных.
— Просить у Родины сейчас — преступление! — сказал как-то Чернышев своим подчиненным. — Мы сами должны все искать.
И он сам показал пример этого. Не было на Волге ни одного парохода, на котором не побывали бы сам Чернышев и его матросы. Они узнавали, разнюхивали, просили, меняли, и база была как полная чаша. Даже затонувшие пароходы были взяты на учет. В их трюмах тоже хозяйничали матросы. Надев противогазы, они в холодной октябрьской воде доставали оттуда ящики масла, муку, консервы. А вот с боезапасом не везло. Его из Волги не вытащишь, и Чернышев надеялся на сметливость Мараговского. Но тот не торопился с ответом. И лишь подобрав себе шапку, он сказал:
— После войны.
Шли суровые будни Сталинградской битвы. Работа на переправах была ежедневным заданием тральщикор и бронекатеров. Норкин освоился с обстановкой и в любую погоду безошибочно находил дорогу в Сталинград, и не просто в город, а точно к указанному «пятачку» земли, который прочно удерживали за собой гвардейцы Родимцев Михаил научился находить дорогу по огневым точкам противника, по едва заметным приметам на берегу.