не собиралась оставаться дома, тем более что домоседкой я уж точно не была. Но день, когда произошло, то, что произошло, вырвал меня из жарких объятий лета. Я сидела, закутавшись в плед, меня била крупная дрожь, и казалось, что палящее полуденное солнце издевается надо мной, поднимая деление термометра к отметке в тридцать два градуса по Цельсию, в то время, когда мои зубы выбивали дробь. Вокруг меня сновали полицейские, обмахиваясь всеми подручными средствами; какие-то мужчины и женщины с непонятными бумагами, которые тоже исполняли роль вееров; люди в белых халатах что-то фотографировали, оставляя после себя след от вспышки; худенькая девушка, лет двадцати пяти, всё пыталась обнимать меня и говорила на непонятном языке, видимо, ободряющие слова. В таком состоянии я была, из-за того, что стала свидетелем смерти всей своей семьи: отец, мать, старшая сестра и младший брат. Сейчас, спустя время, во мне притупились, а точнее, забылись, чувства, которыми обычно сопровождаются такие события. Я знаю, я любила свою семью, это единственное чувство, которое до сих пор во мне живо; к моему сожалению, в моем сердце нет таких чувств как, тоска, боль утраты или скорбь. Ведь я хотела бы снова оплакать мою потерю. Мой отец был полицейским, в прочем, как и мама, которая и спасла меня от участи, постигшей всех остальных. Из-за своего рода деятельности, родители нажили много врагов, один (а точнее несколько) из которых и решил расправиться с моей семьёй. Это был какой-то сумасшедший человек, расправлявшийся со всеми точным расчётом выстрелов, заставляя испытывать невероятную боль. Когда началась эта вакханалия, мы с мамой были в подвале, разбирали старые вещи, которые можно было выставить на недельной распродаже; услышав звуки выстрелов и крики, она приказала оставаться мне там и спрятаться, пока она не выяснит в чём дело. Однако, как и любой четырнадцатилетний подросток, я, ведомая неизвестностью и страхом оставаться в подвале, незаметно последовала за матерью. Я всего лишь выглянула из проёма подвала, но уже это заставило меня остолбенеть. Не буду говорить, об ужасах, которым я была свидетелем, до сих пор звуки выстрелов стоят в ушах, как и крики моего брата. Мой же крик сдержала Софи – моя сестра. Сестра, которая истекала кровью от нанесённых ран, умирающая сестра зажала мне рот окровавленной рукой, и втолкнула в чёрный проём подвала. Помню, что больно стукнулась, а ещё меня стошнило, от вкуса крови во рту. На секунду мной овладел здравый смысл, и я спряталась в одной из коробок, заваленным барахлом. Именно эта секунда спасла мне жизнь, так как едва спрятавшись, я услышала, как кто-то спускается в подвал. Я слышала три мужских голоса, один из которых уверял, что в доме должен быть ещё ребёнок. ТРИ! Три, а не один, которого позже задержала полиция. Вся жизнь, если моё существование можно было назвать жизнью, до посадки в самолёт, проходила затянутой туманом, все события проходили мимо меня, я лишь механически ела, изредка спала, и ещё менее часто разговаривала, точнее, говорила я только с психологом, который хотел восстановить моё душевное состояние. А летела я с той самой девушкой, которая наивно полагала, что я её понимаю. Как оказалось, летели мы в Россию, где по словам органов опеки и самой девицы, называвшейся Викторией, жил мой очень богатый дядя, как оказалось, единственный оставшийся родственник, о существовании которого я не подозревала. Дядю звали Дмитрий, и по возрасту он был младше моего папы. Дядя хорошо изъяснялся на английском, впрочем, как и Виктория, которая, как я ошибочно полагала, была в этом несведуща. Дмитрий объяснил отсутствие информации о нём в нашей семье тем, что у него с братом, то есть с моим отцом, произошёл некий конфликт, в подробности которого меня не посвящали. Дом оказался невероятно огромным, красивым изнутри, и мрачным снаружи. Мне выделили комнату на третьем этаже, откуда открывался великолепный вид на другие особняки и еловый бор. Так, в роскоши и богатстве я провела целый год, наслаждаясь всеми благами, как я думала, моего наследства. Ведь для дяди я тоже была единственным родственником. Но, спустя год, в течении которого со мной проводили медицинские работы, с моим новоиспечённым родственником, изрядно подвыпившим, произошёл один неприятный разговор, который меня слегка смутил и насторожил. Дмитрий говорил, что очень хорошо, что я здорова и невредима, ведь в его жизни я теперь самый важный человек. Он хаотично ходил по комнате и то доставал из ящика стола какие-то бумаги, то прятал их обратно, воровато посматривая на меня. «Мисти, надеюсь ты простишь меня. Ты бы поступила также, поверь мне!» - сжав мои плечи, вывалил он на меня последнюю фразу, полную мольбы и отчаяния. Буквально спустя месяц, я случайно (да что лукавить, я сделала это намеренно) обнаружила в одном из ящиков стола в кабинете Дмитрия кипу бумаг. Русский я знала с натяжкой, но даже этих скудных знаний мне хватило, чтобы понять, что в моих руках договор, с пустой графой для подписи, на пересадку сердца. Моего сердца некоему Даниилу, носящему фамилию моего кровного дядюшки. С этими неопровержимыми доказательствами я разъярённая ворвалась в спальню Дмитрия, застав его с голой Викторией, беспомощно прикрывающей все места Евы. Помахав перед носом документами и выплеснув всё, что я думала о родственнике и о его пассии, я хотела эпично хлопнуть дверью и сбежать из комфортабельного особняка. Но сделать даже первую часть моего хлипкого плана мне не удалось. Перехваченная крепкой рукой дяди, которого, видимо, не смущало собственное нагое тело, я была заперта в своей комнате. Истерика, крики, бой ваз и картин не принесли желаемых результатов, ко мне никто не приходил целую неделю, лишь по ночам мне ставили поднос с едой на целый день. Развлекала я себя купанием в ванне (благо, что она имелась в моих апартаментах), просмотром фильмов и чтением книг, коих в моём расположении было целое множество. Побег через окно не мог быть воплощён в жизнь лишь по одной простой причине – на нём стояла решётка. Если задуматься, то здесь всё было приготовлено для заточения. На последний день моего заключения, появился Дмитрий, хмурый, злой и грозный настолько, что мне расхотелось гордо запрокидывать голову и бросать колкие комментарии, да вообще возмущаться, хотя всё во мне кипело и клокотало. - Мисти, ты можешь повернуться ко мне спиной. Если откажешься, я сделаю это силой, - с нажимом на угрозу приказал Дмитрий. Я нехотя повиновалась, не понимая, чем может закончиться эта странная просьба, хотя моё шестое чувство било тревогу. В полном молчании мужчина подошёл сзади и положил руки на мои плечи. От их тяжести и неожиданности я вздрогнула. С минуту молчания он чмокнул меня в макушку, и стал поглаживать большими пальцами шею, я хотела было возразить и повернуться к нему лицом, но резкое сдавливание горла вытеснило все мысли из головы. Я пыталась пинаться, царапаться, кричать, но из моего рта выходил лишь страшный предсмертный хрип. Теряя сознание, я мельком увидела, как в глазах папиного брата стояли слёзы, всего на секунду я простила его и посочувствовала, потому что потом провалилась в блаженную темноту. Не знаю сколько времени я провела без сознания, но слегка приоткрыв глаза, я осознала, что жива и что я всё в той же комнате. Я лежала лицом к распахнутой двери из-за которой доносились взволнованные голоса, один из которых принадлежал дяде. Попытка подняться провалилась сразу же, как, впрочем, и последующие. Я была в сознании, когда начала снова задыхаться, попытка втянуть воздух заканчивалась сухим сиплым кашлем. С каждой секундой всё меньше кислорода попадало в мои лёгкие, что вызывало во мне огромные волны паники. Видимо, издаваемые мной звуки привлекли внимание домочадцев, так как последней, хоть и размытой, картинкой были два силуэта: мужской и женский. Буквально в тоже мгновение, я жадно хватала ртом воздух, но, к сожалению, я была уже призраком.» После этого пересказа собственной жизни, написанной на нескольких листах, канувшей в небытие, я поняла, почему Мисти выглядит так мудро: в её жизни было слишком много лишений и потерь. Последние фразы она говорила с глубокой грустью, я думаю, что она специально не отдаёт в беспамятство это чувство, чтобы хоть как-то почтить память семьи. В тяжёлом молчании мы двинулись к дому с такой суровой судьбой. Как бы мне не хотелось помочь Мисти справится с её тревогами мне была необходима информация, чтобы помочь ей: - Мисти, а ты что-нибудь узнала за те три дня, что пробыла привязанной к месту убийства? - спросила я, забыв, что этот ритуал зачем-то выдумвл Макс для меня. - Я не находилась там три дня. Как только моя душа покинула тело, передо мной появилась девушка по имени Милана. Она предложила мне выбор, либо остаться в доме и провести расследование, как полагается, либо отправится сразу в Школу призраков. – Мы остановились возле массивных железных дверей, слегка тронутыми ржавчиной. - А мне Макс ничего об этом не говорил. Сказал, что все призраки привязаны к месту убийства. Ублюдок. – решила я напомнить о своём случае. - Ах, Макс, я вообще не понимаю почему за тобой отправили его. Вообще понимаю, но не понимаю его халатности.Самое странное, что своего убийцу он нашёл уже на второй день. Возможно, он хотел и тебе помочь таким способом. – она пожала плечами. -Но он сказал мне, ч