— На Пионеры не сцышь ездить? Все-таки враги.
— Не-а. Ко мне там ни разу никто не приставал.
— И часто ты у нее?
— Когда она одна дома. Я обычно прихожу, если родители в ночную, и остаюсь до утра.
Вот тебе и отличник. Может, это и понты, но вряд ли. Во как бывает: пацан — лох, на районе своем нулевой, а бабу дерет за всю херню. Ладно, пускай. Лучше про что другое с ним поговорить.
— Уже знаешь, куда будешь поступать?
— Вообще так, приблизительно. В какой-нибудь технический вуз в Москве.
— Ни хера себе!
— А что у нас в городе ловить? Я не собираюсь всю жизнь инженером на сотню рублей. Институт — это ведь только начало, можно сказать, первая ступенька. А потом можно наукой заняться — в аспирантуру пойти. Или начальником каким-нибудь стать. Или в райком. Москва — это не то что здесь. Два-три первых года погулять, потом — жениться на москвичке, прописку получить, чтоб по распределению не заперли в дыру, вроде нашей.
Я допиваю пиво большим глотком. Антонов спрашивает:
— А ты куда планируешь после школы?
— Не знаю. Не думал про это. Надо еще десятый закончить, а там видно будет.
Автобус тормозит: кто-то из баб попросился посцать.
С обеих сторон дороги — лес. Гриша орет:
— Мальчики налево, девочки направо!
— Только, мальчики, осторожно, смотрите, машины, — говорит классная и ныряет в кусты. Мелькает ее толстая жопа в спортивных штанах.
Я перехожу дорогу и забираюсь подальше в кусты — покурить. Недалеко становятся сцать Сухие. Хуев я не вижу, но вряд ли у них длинней, чем по три сантиметра.
Я курю, сцу, потом прусь назад к дороге. Антонов уже топчется около автобуса. Бабы по одной вылазят из кустов.
— Сейчас бы еще пива, — говорю я Антонову.
— Вообще, да, одной мало.
Едем всю ночь. Утром останавливаемся на стоянке — в туалет и помыться. Пока я сцу в обосранное со всех сторон очко, Антонов чистит зубы над ржавым умывальником. Тут же выкуриваю сигарету, потом стою около автобуса и смотрю, как бабы вываливают из своего туалета. Рожи помятые, на головах — «я летела с сеновала, тормозила головой».
В автобусе я ненадолго вырубаюсь, потом уже не сплю. Едем по окраинам Ленинграда. Обычные серые дома — ничего особенного.
Вытаскиваю из сумки «тормозок» — мамаша собрала: вареные яйца, кусок сала и батон с маслом. Начинаю хавать. Антонов разворачивает фольгу и грызет жареную курицу. Другие все тоже что-то жрут.
Гриша бьет по тормозам. Они долго базарят с батькой Коноплевой, водят пальцами по карте — видно, заблудились. Лохи тупые, им только по Рабочему ездить. Гриша вылазит, спрашивает дорогу у деда в пиджаке с колодками орденов. Дед тыкает куда-то пальцем, что-то объясняет.
Все пялятся в окна, но там ничего интересного — дома как дома. На тротуаре валяются бычки и пачки из-под сигарет — все как у нас.
Я спрашиваю Антонова:
— Ты был раньше в Ленинграде?
— Был давно, малый еще. Ездил с родителями на экскурсию. Но я почти ничего не помню. А ты?
— Я первый раз. Я вообще нигде не был, кроме Минска.
— Что, и на море ни разу ни ездил?
— Не-а.
Автобус трогается. Мы едем еще минут двадцать. За окном — старые облезлые дома и несколько необлезлых, недавно перекрашенных.
— Я узнал это место, — говорит Антонов. — Там Эрмитаж и Дворцовая площадь, а вон то — Невский проспект.
Гриша тормозит на стоянке. Вокруг — море автобусов с номерами разных городов.
— Ребята, сейчас все идем в кассу Эрмитажа, встаем в очередь и покупаем билеты, — говорит классная. — Никуда далеко не отходите. На всякий случай запомните номер автобуса — 72 — 17 МГС.
Все вываливают на улицу. Гриша прибарахлился: одел облезлую тенниску на пуговицах, года семидесятого, пузо затянул ремнем — оно висит, как мешок с говном.
Он спрашивает у батьки Коноплевой:
— Пойдешь в Эрмитаж?
— На хер надо — похожу лучше по магазинам, может, сервелата найду или конфет хороших.
— А я схожу — посмотрю, что это за зверь такой.
Мы премся через площадь с колонной посередине. Кругом трутся туристы, орут, фотографируются. Некоторые трындят не по-нашему — значит, иностранцы.
Подходим к кассам, становимся в очередь. Впереди — толпа народу. Много пацанов и баб — видно, тоже на экскурсию от школы.
Покупаем билеты, и классная говорит:
— Собираемся здесь же, у входа, ровно через два часа.
Я откалываюсь от своих, хожу по залам, ищу голых баб. Есть некоторые ничего, но все жирные — ляжки, как у Капитоновой с восьмого «б». Она чуть в дверь проходит, цепляется жопой.
Хожу, может, всего час, а уже надоело. Иду к выходу.
На ступеньках догоняю Гришу, он спрашивает:
— Ну как?
— Нормально.
— Что тут нормального? Одни ебатые бабы. Я их что, мало видел? Ну и спорол я хуйню, что пошел сюда. Надо было, как Володя, сразу по магазинам, а то еще гроши отдал за это говно.
Я спрашиваю:
— Ты сейчас куда — к автобусу?
— Ага.
— Я тоже.
— Надо взять сумку — и по магазинам. Женка сказала купить копченой колбасы, а лучше сервелата. Еще конфет шоколадных и печенье… как это его… А, овсяное.
Подходим к автобусу. Гриша спрашивает:
— Ну что, посадить тебя и закрыть?
— Не, я лучше похожу.
— Ну походи, только смотри не потеряйся. Ленинград — это тебе не Могилев.
«Без тебя знаю, не надо меня лечить». Пробираюсь между автобусов, выхожу на тротуар. Нахожу гастроном, беру две пива и сажусь на скамейку. Насрать, что сбор около входа. Поймут, что пошел к автобусу.
Пиво дает — классно. Сижу, балдею. Глоток пива — затяжка, глоток — затяжка. Погода тоже нормальная: тепло, солнце. Кругом — туристы, тыркают пальцами в свои карты, базарят, фотографируются. А мне все до лампочки.
Последний глоток — и к автобусу. Остальные уже там.
— Где ты ходишь? — орет классная. — Мы тебя ждем у входа, а ты шатаешься неизвестно где. Ты что — пил?
— Нет, не пил.
— Ну-ка подойди поближе.
— Ну выпил бутылку пива — хотел попробовать ленинградского.
— Буров, это последний раз, когда я тебя куда-нибудь беру. Ты понял?
— Понял.
Садимся в автобус, едем в столовую. Я голодный, как будто и не жрал утром. Беру два салата, две котлеты с двойным пюре и компот. Моментально все уминаю — и на улицу, покурить, пока классная в столовой.