Когда все залазят в автобус, классная становится в проходе:
— Завтра у нас экскурсия по городу, а сейчас — свободное время. Какие будут предложения?
— По магазинам! — кричат бабы.
— Какие-нибудь еще варианты?
Молчание.
— По магазинам, так по магазинам. Остановимся на Невском — там и «Пассаж», и «Гостиный двор».
Автобус тормозит, все выходят. Антонов спрашивает у меня:
— Ты что хочешь купить?
— Не знаю.
— А я «саламандеры» — туфли такие западногерманские. Мой папа два года назад привез себе из Ленинграда, так до сих пор носит. Шестьдесят рублей, конечно, дорого, но туфли отличные. А у нас, если и дают в ГУМе, то только югославские или польские. Я даже чешских, «Цебо», давно не видел. В конце того месяца специально ходил по магазинам, смотрел, что где выбросят, а ничего толкового не нашел.
Заходим с Антоновым в «Гостиный двор», ищем обувной отдел. Я хожу с ним просто так, за компанию: денег у меня мало, крупняка не дали, только на мелкие расходы.
В мужской обуви «саламандеров» нет, но есть другие импортные туфли. Антонов смотрит их, трогает, перегибает подошву — гибкая или нет? Я откалываюсь от него, выхожу на улицу и заваливаю в гастроном. Беру бутылку пива, открываю и пью на ходу — сесть негде, скамеек не видно.
Навстречу — Князева с бумажным свертком под мышкой: уже отоварилась.
— Привет.
— Привет. А где ты пиво купил?
— Там, в магазине. Что, тоже хочешь?
— Ага.
— Пошли сходим. Или ты еще шмотки себе ищешь?
— Нет, я только блузку хотела купить — и уже купила. Показать?
— Не надо. Я не разбираюсь.
— Ладно.
Я покупаю еще две пива — ей и себе вторую. Идем по улице, смотрим на витрины.
— Антонов «саламандеры» ищет, — говорю я. — Типа, такой хиповый пацан. А тебе он нравится?
— Он, конечно, зануда, но, по крайней мере, не колхозник.
— А кто тогда колхозники? Может, и я тоже?
— Ты — нет, а твои друзья — да.
— Нормальные пацаны, что ты против них имеешь?
— Ничего, все нормально. Смотри — скамейка. Пошли сядем.
Садимся, я ключом открываю бутылки. Пьем, смотрим на прохожих.
— Как все-таки люди здесь отличаются, — говорит Князева.
— Чем отличаются?
— Не знаю. Ну, одеждой, внешним видом. Даже выражением лица. Не то что у нас — все на одно лицо, зашуганные какие-то, чмошные.
— А по-моему, все одно — что у нас, что здесь.
Допиваем и идем к автобусу. Все собираются долго, опаздывают. Некоторые волокут бумажные пакеты, а больше всех — классная и Лариска. Антонов «саламандеры» не нашел, купил вместо них венгерские темно-красные туфли.
Все на месте — едем ночевать в школу. У мамаши Колосовой там работает знакомая, и она договорилась, чтобы мы поспали одну ночь в спортзале. Сама она с дочкой поехала ночевать к этой знакомой.
Школа недалеко, почти в центре. Похожа на нашу, только не кирпичная, а из плит. Дверь закрыта. Стучим. Открывает сторож — молодой пацан, лет двадцать. Говорит — студент, учится в строительном, а по ночам здесь сторожит.
— В спортзал — по лестнице на второй этаж, — говорит он и садится за стол около гардероба. На столе разложены чертежи, горит лампа.
Спортзал почти такой, как у нас. Вдоль стен — сто раз перекрашенные скамейки. С потолка свисают обтрепанные канаты. В углу, под брусьями, — брезентовые маты: старые, грязные, в пятнах.
— Вы, мальчики, ложитесь в том углу, а мы будем в этом, — говорит классная. — И помогите нам перенести маты.
Я, Сухие и Антонов таскаем маты для себя и для баб, раскладываем на полу. Водилы сказали — будут спать в автобусе, им, типа, привычнее. Дурному ясно, что мужики хотят спокойно бухнуть, чтоб не при классной.
— Ребята, уже довольно поздно, и я не советую вам никуда ходить, — говорит классная. — Скоро совсем стемнеет. Давайте лучше посидим здесь, поговорим в неформальной обстановке.
Мы смотрим на нее как на дурную. Зачем вообще было ехать в Ленинград, чтобы сидеть в вонючем спортзале с толстожопой классной и базарить про всякую ерунду?
— Не волнуйтесь, Тамара Ивановна, мы далеко не пойдем, — говорит Коноплева. — Только здесь, во дворе школы.
Лариска смотрит на классную, кривится.
— Пусть бы сидели спокойно в спортзале, а то что-нибудь случится — нам потом отвечай.
— Не бойтесь, ничего не случится. Что мы, маленькие, что ли? — говорит Князева.
Классная машет рукой:
— Ну, смотрите… Только чтоб все было хорошо. И долго не задерживайтесь. Посидите немного — и спать.
Всей толпой выходим из спортзала, остаются только классная с Лариской. Может, еще Сухие остались бы — перебирать свои микросхемы, — но раз все идут, то и они тоже. Коноплева берет свой магнитофон «Весна» и кассеты.
Внизу студент что-то чертит. Я спрашиваю его:
— Слушай, ты не знаешь, где здесь магазин, чтоб взять пива?
— Сейчас выходите — и направо по этой улице.
— А во сколько закрывается?
— В девять.
— Значит, еще успеем. Ну что, пиво все будут?
Сухие и чмошные бабы кривятся, но я говорю:
— Слушайте, а зачем вы вообще сюда поехали? Одни, без родоков, — и сцыте пива выпить? Что, классная заметит? Ничего она вам не сделает, если и заметит. Давайте хоть по одной.
Идем в магазин, я беру себе две, Антонов — тоже, остальные — по одной. Потом — обратно к школе.
— Давайте устроим дискотеку, — предлагает Коноплева.
— Где, прямо здесь? — спрашивают бабы.
— Ну а где еще?
Врубаем магнитофон, ставим на площадке за школой, сами в круг — и погнали. Окна спортзала — на другую сторону, классная нас не видит. Танцуем под «Мираж», тянем пиво. Вот это я понимаю — Ленинград. Даже Сухие танцуют — чтоб не говорили, что два придурка, белые вороны, хоть они такие и есть. Одеты как попало, большинство баб — в спортивных костюмах, только Князева и Коноплева в юбках. А вообще — все это херня. Какая разница, кто во что одет?
После третьей темы садимся на скамейку покурить. Я раздаю свой «Космос» — тянут руки даже те бабы, что никогда не курят. Сигарета под пиво — самое то. Я допиваю первую, ставлю под скамейку и открываю вторую.