— Что мне делать?
— Создайте копию своего XB-91 и проведите ее через все этапы полета, — предложил Нэгл.
Медленно начали появляться нечеткие, очень асимметричные очертания Девяносто первого. Гандерсон нервно рассмеялся над своим собственным творением:
— Больше похоже на корабль-призрак Древнего Морехода. Что, черт возьми, случилось с двигателями на правом крыле? Они не работают.
— Разверните самолет, — предложил Норкросс.
Модель неуклюже повернулась вокруг своей оси, хвост при этом исчез. Гандерсон восстановил его. Теперь не работали двигатели левого крыла.
— Не могу справиться, — пожаловался Гандерсон, чувствуя, что пот выступил у него на лбу от напряжения, вызванного сохранением образа.
— Это намного лучше, чем то, как большинство из нас делает в первый раз, — сказал Норкросс. — Мы, инженеры, гордимся своими визуальными способностями. Они весьма важны для нас.
Гандерсон с несчастным видом покачал головой и снял головной убор. Он протянул его Монтгомери:
— Попытай счастья, Юджин. Посмотрим, сможешь ли ты изобразить Девяносто первый, в комплекте с крыльями и хвостом.
Монтгомери почувствовал, что не смог бы взять наушники, даже если бы от этого зависела его жизнь:
— Нет, — сказал он хриплым голосом. — Я не собираюсь выставлять свое невежество на всеобщее обозрение.
Нэгл, глянув на майора, а затем за окно, предложил:
— Ладно, ребята, на сегодня хватит. Вам предстоит увидеть и узнать еще многое, а дело уже идет к вечеру, поэтому давайте продолжим завтра с утра.
Всю дорогу обратно в отель Монтгомери, потрясенный увиденным, проклинал свой детский страх, который помешал ему принять гарнитуру куба-визуализатора.
А Нэгл ведь уловил этот страх и, видимо, чтобы избавить его от смущения, сменил тему разговора, прежде чем кто-нибудь еще успел что-нибудь сказать. — Подумал Монтгомери. И от этой мысли раздражение его стало еще сильнее. Необходимость сделать телефонный отчет Доджу была еще одним источником острого раздражения. Монтгомери отложил звонок до окончания ужина, а затем решил, что полковник вполне может обойтись без его доклада.
Он долго гулял по пляжу и сидел на камнях, пока не стемнело. Затем, постепенно, словно осмеливаясь заглянуть через щель двери в какой-то чулан с кошмарами, он позволил себе обдумать то, что видел в Институте днем. Хотелось отмахнуться от всего этого как от обмана и мистификации, но так просто это не пройдет. Норкросс казался совершенно честным в своей части демонстрации. Монтгомери не мог понять, как его могли обмануть. И не было никакой очевидной цели в таком обмане.
Единственным разумным предположением было то, что инженер был наделен каким-то образом почти сверхчеловеческими способностями во время своего выступления. Но Монтгомери не был готов принять такой ответ без борьбы.
Когда он вернулся в отель, его ждал звонок от Доджа. Тогда Монтгомери пожалел, что не верит в сверхспособности Норкросса. Если бы он высказал такое предположение, его рассказ звучал хотя бы наполовину разумно. Полковник при этом конечно подумал бы, что он сошел с ума. Нет такое говорить не стоит, но и правды тоже не скажешь, все равно не поверит.
Но Доджа больше всего интересовало, примут Монтгомери или нет.
— Я почти уверен, что они меня примут, — сказал майор. — Нэгл вел себя так, как будто этот вопрос уже решен.
— Ты видел что-нибудь, что дало бы тебе представление о том, что там происходит?
— Нет. У меня был только очень долгий разговор с Нэглом. Похоже, у него какая-то фобия против школ. По-видимому, если бы мы сожгли все здания всех учебных заведений и уволили всех учителей и профессоров, все было бы так как нужно, по его мнению.
Полковник хмыкнул:
— Так примерно и думает Спиндем. Я серьезно подумываю о том, чтобы направить его туда в помощь тебе. Нам позарез нужно знать, как им удается заманивать наши лучшие военные кадры, лучшие умы. У них, должно быть, есть для этого какой-то трюк.
— Я постараюсь выяснить, сэр, и буду держать вас в курсе, — сказал Монтгомери.
Он повесил трубку, надеясь, что сможет найти ответ до того, как Додж отправит Спиндема. Присутствие этого персонажа переносить ему совсем не хотелось.
На следующее утро, как только он появился в Институте, его представили консультанту Дону Вульфу. Вульф был намного моложе Нэгла или Беркли, но он излучал ту же спокойную уверенность в том, что знает, о чем идет речь. Это раздражало Монтгомери, но он надеялся, что сможет продолжать держать раздражение под контролем и не дать себя вышвырнуть преждевременно. Он заставил себя внимательно слушать.