Теперь-то стало ясно, что, если бы капитан Тюркот еще чуть-чуть продолжил свою разведку, не произошло бы катастрофы. Но зачем возвращаться к прошлому? Чему быть, того не миновать!
Сейчас для Годфри самое важное — выяснить, нет ли поблизости какой-нибудь земли. Для него это вопрос жизни и смерти. В какой части Тихого океана он очутился, можно будет поразмыслить потом. Как только рассветет, во что бы то ни стало надо покинуть скалу. Но как? Если поблизости не окажется ни островка, ни вообще какой-либо суши? Вполне возможно, что капитана ввел в заблуждение туман и на рассвете Годфри вокруг себя ничего не увидит, кроме беспредельного моря…
Пока он и в самом деле ничего не видел. Не доносилось никаких запахов, говоривших о близости земли, до слуха не долетало ни звука, кроме плеска волн. Ни одна птица не рассекала крыльями темноту. Ничего — кроме водяной пустыни… Годфри прекрасно сознавал, что на спасение у него один шанс из тысячи, и речь теперь идет не о том, чтобы продолжать кругосветное путешествие, а чтобы без страха глянуть в лицо смерти. Оставалось терпеливо ждать наступления дня, а затем покориться судьбе — если избавление окажется невозможным, либо решиться на все — если ему представится хотя бы один шанс на спасение.
Поразмыслив, он немного успокоился и поудобнее уселся на плоской вершине не более двадцати шагов в длину и ширину. Чтобы приготовиться в любую минуту пуститься вплавь, Годфри снял с себя вымокшую шерстяную куртку и отяжелевшие от воды сапоги.
Но неужели, кроме него, не спасся ни один человек? Неужели никому из экипажа «Дрима» не удастся добраться до земли? Страшно подумать, что всех могло затянуть в водоворот, который образуется на месте утонувшего корабля! Последний, с кем говорил Годфри, был капитан Тюркот. Отважный моряк решил покинуть судно последним. Он же толкнул Годфри за борт, когда палуба начала уходить под воду…
А как же все остальные: несчастный Тартелетт, на которого Годфри наткнулся, выбегая на палубу, или тот бедный китаец, забившийся в трюм? Что с ними сталось? Неужели только ему одному удалось спастись? Но ведь за пароходом на буксире следовала шлюпка! Не мог ли кто-нибудь из команды воспользоваться ею и таким образом спастись с тонущего корабля? Нет, скорее всего шлюпку тоже затянуло в водоворот, и теперь она покоится на глубине двух или трех десятков морских саженей[23].
Годфри подумал, что если в этой непроглядной тьме ничего нельзя увидеть, то слышать можно не хуже, чем днем. Ничто не мешало ему сейчас, в полной тишине, кричать и звать на помощь. Быть может, на его зов откликнется кто-нибудь? Он стал изо всех сил кричать, чтобы его могли услышать на большом расстоянии.
Напрасно. Никто не отвечал.
Он повторял свои призывы по нескольку раз, поворачиваясь во все стороны.
Молчание.
— Один… я совсем один,— в отчаянии шептал юноша.
Никакого отзвука. Будь поблизости утесы, скалы или высокие берега, его голос, отраженный препятствием, эхом вернулся бы назад. Итак, либо берег на востоке так низок, что не может отражать звуков, либо, что более вероятно, никакой земли поблизости попросту нет. Скорее всего, скала, на которой нашел убежище Годфри, одиноко торчит посреди моря.
Прошло три долгих часа. Вымокший и продрогший, Годфри ходил взад и вперед по крошечной площадке, пытаясь согреться. Наконец облака в зените посветлели, предвещая появление первых лучей солнца.
Повернувшись в ту сторону, где могла быть земля, бедняга пытался разглядеть, не выступит ли из тьмы силуэт какого-нибудь утеса, поднимающееся солнце должно бы обозначить его контуры. Но заря только-только занималась, и пока еще ничего нельзя было разглядеть. На море лег туман, скрывший очертания прибрежных скал,— если, разумеется, поблизости находился берег.
Конечно, не стоит предаваться иллюзиям. Скорее всего, буря выбросила Годфри на одинокую скалу, затерявшуюся в Тихом океане. А раз так, то его ждет скорая смерть — от голода, от жажды, а может быть,— если он сам того захочет,— в морской пучине, которая станет его последним прибежищем.
Несчастный юноша по-прежнему всматривался вдаль, сосредоточив в напряженном взгляде всю силу воли и всю свою еще не погасшую надежду.
Наконец утренний туман стал рассеиваться. Перед глазами Годфри постепенно вырисовывались камни и рифы, окружавшие скалу, точно морские звери: скопление каменных глыб странной формы и всевозможных размеров, обращенных к западу и к востоку. Огромный утес, на вершине которого находился Годфри, возвышался к западу от гряды коралловых рифов, приблизительно в тридцати саженях от того места, где потерпел кораблекрушение «Дрим». Море там, по всей вероятности, очень глубоко, так как от парохода не осталось и следа, не виднелись даже верхушки мачт. Впрочем, подводные течения могли отнести корабль в сторону.
Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы Годфри понял: ждать спасения с этой стороны бесполезно. Все его внимание теперь сосредоточилось на полосе бурунов, постепенно выступавших из тумана. Надо заметить, что уровень воды был сравнительно низок благодаря отливу, и над морем выступили многочисленные скалы, разделенные то обширными водными пространствами, то узенькими проливами. Если бы риф примыкал к берегу, добраться до него по камням не составило бы труда. Но ничего похожего на берег не увидел несчастный путешественник!
Туман между тем становился прозрачней. Теперь уже Годфри мог рассмотреть на расстоянии полумили, среди скал песчаные отмели, покрытые водорослями. Неужели поблизости лежит материк или хотя бы остров?
Действительно, в восточной части горизонта вдруг показался ряд низких холмов, усеянных гранитными глыбами. Солнце выпило последние утренние испарения, и теперь огненный диск медленно выплывал из воды.
— Земля! Земля! — закричал Годфри.
Протянув к ней руки, юноша, в радостном порыве, опустился на колени.
И в самом деле, это была земля. Годфри как раз находился на выступе, образованном рифами и являвшемся южным мысом бухты окружностью не менее двух миль. Он представлял собой плоскую отмель, окаймленную маленькими дюнами, поросшими коротенькой травкой. Видно было, как она колышется под ветром.
Годфри окинул взглядом все побережье.
Ограниченное с севера и с юга неровными мысками, побережье было не больше пяти-шести миль и, конечно, могло являться частью большой земли. Так или иначе, потерпевший кораблекрушение сумеет найти себе здесь хоть временное прибежище.
Годфри вздохнул с облегчением. Утес, на котором он очутился, не был одинокой скалой посреди моря!
— К земле! К земле! — сказал себе юноша и, прежде чем покинуть утес, еще раз бросил взгляд на морской простор. Не заметно ли каких-нибудь следов кораблекрушения?
Ничего, даже шлюпки. Без сомнения, ее постигла общая участь.
И тут Годфри пришла в голову мысль о том, что кто-нибудь из моряков мог, так же, как и он, ожидать сейчас на одном из рифов наступления дня, чтобы попытаться доплыть до берега.
Но никого не было видно ни на скалах, ни на отмели, пустынных, как океан!
Если нет живых людей, может быть, море выбросило тела утонувших? А что, если там, среди рифов, находятся останки кого-нибудь из его спутников?
Нет, ни на одной из скал, отчетливо выступавших из воды после отлива, трупов не было видно.
Итак, он остался один! Перед лицом угрожавших ему опасностей Годфри мог надеяться теперь только на самого себя.
К чести молодого человека, он не пал духом. Прежде всего он решил добраться до земли, от которой его отделяло сравнительно небольшое пространство. Недолго думая, Годфри спустился с утеса и поплыл к ближайшему рифу. А дальше он перепрыгивал проливы или переходил их вброд, когда же расстояние между скалами увеличивалось — снова бросался в воду. Переход по скользким камням, покрытым водорослями, был труден и долог. А ему предстояло одолеть около четверти мили!