что беседы носили далеко не миролюбивый характер. Капитан Тюркот, человек по природе прямой, никогда не гнул спину перед Уильямом Кольдерупом. А богач настолько любил и ценил капитана, что даже позволял ему себе противоречить.
Наконец, как будто все уладилось. Кто же уступил, Уильям Кольдеруп или Тюркот? Трудно было решить, не зная предмета споров. Но вряд ли это был капитан.
Так или иначе, после восьмидневных переговоров коммерсант и моряк, как видно, все же пришли к соглашению, несмотря на то, что Тюркот продолжал недовольно ворчать:
– Пусть меня унесут пятьсот тысяч чертей, если я когда-нибудь ожидал такой работы!
Между тем, снаряжение «Дрима» быстро продвигалось вперед, и капитан прилагал все усилия к тому, чтобы в первой половине июня судно могло выйти в море. Все было сделано наилучшим образом: подводная часть выкрашена суриком и резко отличалась коричневато-красным цветом от черной верхней части корпуса.
В порт Сан-Франциско заходит множество судов под разными флагами. Городская гавань, раскинувшаяся вдоль побережья, давно уже стала бы помехой для погрузки и выгрузки товаров, если бы инженерам не удалось возвести искусственные сооружения. В воду вбили прочные сваи из красной ели, а сверху положили дощатый настил, образующий широкую платформу в несколько квадратных миль. И хотя она заняла большую часть бухты, места еще оставалось достаточно. На стапелях для разгрузки громоздились подъемные краны и множество тюков с товарами. К стапелям в образцовом порядке, не задевая друг друга, причаливали одно за другим океанские суда и речные пароходы, клипера из всех стран и американские рыбачьи баркасы.
У одной из таких искусственных пристаней, в конце
Уорф-Мишн-стрит, снаряжался по всем правилам «Дрим», уже прошедший в особом доке килевание12.
Короче говоря, было сделано все, чтобы приготовленный для Годфри пароход мог пуститься в долгий путь: провиант и необходимые припасы были вовремя заготовлены, к оснастке не придрался бы лучший из знатоков, котел был тщательно проверен, машина и винты не оставляли желать лучшего. Для надобности экипажа и большей легкости сообщения с землей на палубу «Дрима» была установлена быстроходная и устойчивая паровая шлюпка, необходимая во время плавания.
К 10 июня все было готово. Оставалось лишь выйти в море.
Люди, поставленные капитаном Тюркотом для наблюдения за машиной и парусами, были специалистами своего дела, и лучших найти было трудно. На нижней палубе в загонах поместили скот и птицу: агути13, баранов, коз, петухов и кур. Кроме того, заготовили изрядное количество ящиков с отборнейшими консервами.
Что касается маршрута «Дрима», то он, вероятно, и вызвал разногласия Уильяма Кольдерупа и капитана
Тюркота. Пока было только известно, что первую оста-
12 Ремонт подводной части судна.
13 Род зайцевидных грызунов.
новку решили сделать в Окленде, столице Новой Зеландии, если только потребность в угле или противные ветры не заставят до этого посетить какой-нибудь из тихоокеанских архипелагов или какой-нибудь китайский порт.
Впрочем, все эти подробности не имели для Годфри никакого значения с того момента, как он узнал, что путешествие состоится, и еще меньше интересовали Тартелетта, чье больное воображение с каждым днем все больше увеличивало предстоящие опасности.
Нужно было выполнить еще одну формальность: сняться у фотографа.
Какой жених позволит себе отправиться в кругосветное путешествие, не взяв с собой портрета своей невесты и не оставив ей своего?
Поэтому Годфри в костюме туриста предстал перед
Стефенсоном, фотографом с Монтгомери-стрит. Его сопровождала Фина в строгом костюме для прогулок, доверившая солнцу запечатлевать черты своего миловидного, слегка опечаленного лица.
Обмен фотографиями был иллюзорным способом не разлучаться во время долгой разлуки. Портрет Фины должен был стоять в каюте Годфри, а портрет Годфри в комнате его невесты.
Несмотря на то, что Тартеллет не был женихом и быть им никогда не собирался, решили и его черты запечатлеть на сверхчувствительной бумаге. Но при всем своем таланте фотограф не мог получить удовлетворительного снимка.
На снимке проступал какой-то смутный туман, в котором невозможно было узнать учителя танцев и изящных манер.