Из смежной комнаты выходит моя бабушка. Наяву она давно умерла. По-прежнему темно, но тело и одежды вошедшей светятся ровным золотым свечением, и я прекрасно ее вижу. Краем глаза замечаю, что мое тело тоже объято подобным свечением.
Я понимаю, что сам мир, в котором мы с ней бодрствуем таков, и если ты здесь, то у тебя такое тело. Или если ты знаешь, можешь знать свое тело таким, то ты проснешься здесь. При жизни моя бабушка была христианкой. Здесь это видно — ее тускло-золотые одежды, ее свет — они из того же источника, что и мистический заобразный свет христианства. Она подходит ко мне. Я ей доверяю и чувствую ее мудрость. Она покрывает мне голову какой-то тканью типа парчи. Я понимаю, что происходит некое таинство, может быть она благословляет меня.
Позже она объясняет и показывает: люди идут разными путями и эти пути не сводятся к одному, они действительно различны и до конца. Следование каждой религии — это придание своему светящемуся телу определенной формы и проявление специфичного, присущего этому пути света. Я вижу это как разные направления светящихся борозд-волокон тела человека на уровне живота…»
«Мы чувствовали приближение опасности и готовились к ней — складывали в дом оружие и продукты, потом все заперлись в этом доме. Каким-то образом, в последний момент я остался вне дома. Сначала по улицам, с той стороны, откуда мы ожидали приближающуюся силу, пошли танки и другая военная техника. От них я легко прятался за домами. Потом я увидел, что с той же стороны идет сплошная цепь солдат. Сразу стало понятно, что от них никуда не уйти. Я сел на корточки и стал ждать их приближения и того, что это повлечет за собой.
Страха не было — от солдат исходило ощущение, что они — не совсем люди. Это никак не проявлялось в их форме. Какая-то специфическая холодность и безразличие их взглядов наталкивала на мысль о их внеземном происхождении. Они были начисто лишены золотого свечения, присущего живым существам.
Всех людей, попадавшихся им, они арестовывали — не агрессивно, как бы выполняя работу, и перепроваживали в бараки и подвалы на территории своей базы.
В этих помещениях (озирая их изнутри, я назвал бы их целыми «уровнями мира», т. е. слоями психики и жизни, способом мироощущения, в котором можно пребывать неограниченное количество времени), располагались обширные производства. Здесь трудилось множество и множество людей. Все они довольно хорошо содержались, регулярно питались, нормированно работали, нормированно отдыхали. Пребывание здесь давало им уверенность в завтрашнем дне, но не оставляло им выбора. Они были рабочей скотиной, жизнь которой строго регламентировалась. Здесь не было воздуха свободы. Большинство людей это, видимо, устраивало. Они довольно сносно принимали отсутствие движения и познания взамен на уверенность в завтрашнем дне.
Пока меня вводили в курс дела, где я буду питаться, где спать, что делать — я заметил, что привели мужчину, который чего-то настолько испугался, что даже не мог самостоятельно идти. Где-то в более закрытых от людей помещениях у них была игра, и в ней был шанс обрести свободу. Мужчина, которого привели, видимо, едва не спятил от страха, и его, с тем же безразличием, вернули на работу, как не прошедшего игру.
Я вызвался пойти поиграть, посмотреть, что же там делается, и меня взяли. Часть комнаты, в которую меня привели, занимала беговая дорожка, упирающаяся в экран, на котором изображение дорожки продолжалось. По условиям игры, я должен был вбежать в экран и далее реагировать уже на непосредственные изменения местности. Предварительно было известно только, что нужно подняться на какую-то гору и, обежав статую, спуститься по другому склону.
Замысел игры можно выразить как проверку на отрешенность от чувства собственной важности (статуя) и скорость изменения состояния сознания, — непредсказуемость развития сюжета сопровождалась смертельной опасностью выйти за пределы программы и оказаться в абсолютной пустоте. Хотя, как показали дальнейшие события, там — не так уж пусто.
После недолгого путешествия я все-таки вышел за пределы программы, и наблюдающие за моими движениями решили, что игра окончена. По их мнению, человеческое сознание должно в подобных условиях погибать. Вокруг все исчезает, и я остаюсь во тьме. Далеко внизу я вижу луч света, благодаря хоть какой-то плотности его потока относительно окружающей пустоты я «приземляюсь», возвращяюсь к экрану и выхожу из него. В моем сознании нашелся режим работы, отношение к миру, гармоничное для этого пространства. Поэтому я остался цел.
В комнате программистов никого не было. В глубине коридора один из них готовил два шприца, — на тот случай если я все-таки вернусь. Уколы, видимо, предназначались для стирания памяти о происшедшем. Я выскочил в окно слева и побежал к воротам. Опаздавший смотритель прокричал мне вслед, что у меня нет никаких шансов.
В зоне никого не было, только у самых ворот из вагончика вышли часовые. Мне удалось миновать их и выбежать за ворота. Я ожидал погони, и, действительно, вскоре по дороге пошла военная техника. Когда первые машины прошли мимо, я понял, что это не относится непосредственно ко мне.
Я отошел на обочину и стал наблюдать. Это была какая-то необычная «флуктуация» зоны. Необычной она была потому, что вскоре за военной техникой пошли множество машин, в которых сидели очень хорошо одетые — смокинги, вечерние платья — «они», мужчины и женщины.
Ошеломляла грандиозность происходящего — будто муравьи, услышав нечто вне муравейника, устремились на зов. По всем дорогам множество машин (я как-то видел разом все эти битком забитые машинами дороги) везли их к некоему месту сбора, — кажется, это было кладбище.
Чувствовалась отдельность того, что происходит с ними. Это была совершенно их игра, мистерия, в которой люди были только свидетелями. Со стороны кладбища пошла волна силы, вспышка невидимого света, беззвучное эхо взрыва.
Когда я поднялся на ноги, на обочине стояли еще несколько человек, и мир неуловимо изменился. «Их» нигде не было.
Они исчезли в результате взрыва — полностью анигилировались.
Где они? — спросил я у стоявших рядом. — Их больше нет на земле, — ответили мне».
Глава 3. Воля неизвестного
«Переходя из одного мира в другой, ты становишься дорогой, которая идет через этот мир, и дальше другого, которая неизвестно где начинается и неизвестно где заканчивается. И это движение и покой — это полнота».
«Брат света»
Когда приходит реальность, все, что мы делали до этого, все, что мы будем делать, — не имеет значения. Мы ничего не можем сделать, чтобы приблизить ее. Относительно света той Реальности, о которой я говорю, мы только наблюдатели и материал для ее работы.
Это не повод не делать того, что мы делаем. Это достаточное основание, чтобы не держаться за наши творения — будь-то мысли, поступки, чувства или знания.
Есть три способа отношения с Силой. Это — борьба, бегство и приятие ее как естественного в мире и в себе.
Борьба с Силой создает лже действие, истерику непрекращающегося движения, суету.
Бегство приводит к бессмысленности и прозябанию, смерти при жизни, никчемности замкнутого страхом существования.
Приятие означает открытость дыханию Силы и оценка себя как ее материальной части.
Для одних давление Силы имеет характер постоянного ровного ветра, для других оно становится школой быстрых изменений направлений исследования. Нет несомненных, общепринятых правил реагирования на Силу, только некоторые закономерности.
Выбор — это продолжение каждого существа, и только глубоко в себе каждый знает, куда он действительно продолжается.
«… вокруг холма бегает красивая лошадь. Она хочет взбежать на холм, но ей мешает невысокий забор вокруг него. Она бежит вдоль забора, пока не перепрыгивает его.