Пыль, которую уже много дней никто не тревожил, улегшаяся на разбитой, иссушенной солнцем дороге, бегущей промеж полей недозрелой ржи, злыми облачками взвивалась из под широких копыт мощного вороного коня. Если бы кто-то мог взглянуть на подковы, что защищали копыта этого красавца от излишнего износа, трещин и прочих неприятностей удивился бы серебряному блеску, непонятным, зловеще выглядящим символам, разбегавшимся по всем металлическим плоскостям, да и исполнение подков было очень далеким от общепринятого. Не виднелось никаких гвоздей, что должны крепить железный полукруг к роговой основе. Каждая подкова горделиво сверкала дюжиной острых, загнутых крюков, что, впившись в копыто коня, держались гораздо надежнее и, при этом, оставляли хозяину возможность, в одиночку, заменить их на что-то другое.
Наездник, на фоне скакуна, казался немного блеклым, невыразительным: запыленный дорожный плащ с капюшоном, потертые ножны, сейчас примотанные к седлу ремнем, частично скрытые тканью плаща, из которых выглядывала длинная, обтянутая кожей, простая рукоять и клыки загнутой вперед гарды. Человек, не чуждый военному ремеслу, смог бы опознать что рукоять принадлежит мечу-бастарду и удивиться отсутствию у его обладателя хоть каких-нибудь доспехов, кроме плотной кожаной куртки, усеянной сотнями заклепок. По обе стороны от седла свисали дорожные сумки, изрядно похудевшие за время пути, но еще не собирающиеся демонстрировать дно. Плащ, стянутый золоченой фибулой, ну не будет же кто-то использовать настоящее золото в дорожной одежде, иногда колыхался под порывами легкого ветерка и открывал чужому взгляду сапоги странной формы поблескивающие металлической оковкой. Ни заостренных носков, ни каблуков, ни шпор у обуви всадника не имелось, будто эти, не слишком высокие, сапоги вообще не предназначались для верховой езды. Перчатки мужчины тоже заслуживали отдельного внимания: украшенные шипами на костяшках пальцев, покрытые с тыльной стороны мелкой металлической чешуей, словно деталь от доспеха. Кто-либо встретившийся всаднику по пути и достаточно храбрый мог бы даже поинтересоваться, не наемник ли ты, добрый человек. А если бы этот встретившийся оказался еще и умным, то, разглядев фибулу, скрепляющую испачканный долгий дорогой плащ, втянул свой язык в самое глубокое место и, склонив голову, постарался сделаться как можно более незаметным и удалиться как можно дальше и скорее.
Крупную золотую иглу, способную, при необходимости, выступить в качестве стилета, скрепляющую толстую серую ткань, венчал крест в круге, украшенный скалящимся черепом. Люди старались не говорить о странниках с таким украшением. Если у тебя кто-то умер и ты желаешь почившему хорошего посмертия, если есть подозрения о появившейся нежити, если у тебя нет денег на то чтобы обратиться к церкви света… Много причин могли заставить начать разговор с этими мрачным людьми и быть уверенным, что тебя внимательно выслушают и, если причина действительно заслуживает внимания, помогут. Помогут бесплатно, ведь за их услуги платят короли. Служители света шипели и плевались ядом, но темная секта обращала на них не больше внимания, чем караван на беснующуюся мелкую шавку на обочине. Оплачивались их услуги соответственно: каждое королевство ежегодно отправляло немалую сумму. Немалую весьма относительно, ведь на церковь света каждое государство тратило больше, чем все они, вместе взятые, собирали на услуги секты служителей смерти. Но некромантам хватало.
— Метр, — коснулся уха всадника тихий шепот, — северо-западнее происходит кое что для вас интересное.
— Подробности? — равнодушный, каркающий голос, что мог принадлежать как юноше так и мужчине, разменявшему уже полвека, разнесшийся в тишине, показался бы странным стороннему наблюдателю, ведь чтобы услышать шепот его собеседника нужно быть магом. Любой другой решил бы, что всадник слишком долго пробыл в одиночестве и начал беседовать с самим собой.
— Двое живых и стая диких, что загнала их в ловушку.
— Кто-то смог уцелеть? — в спокойном голосе прорезался намек на эмоции, выдающий крайнюю степень удивления. — Веди меня.
Рука не коснулась свободно свисающих поводьев, но конь, спустя мгновение, свернул с дороги и, перейдя на галоп, понесся по заброшенному полю, совершенно наплевав на опасность переломать ноги. Незрелые колосья ржи с хрустом ломались под широкими копытами, блестя в красных лучах, щедро рассыпаемых закатным солнцем, мелкими рубинами выступивших капелек сока. Стая ворон, хриплым карканьем высказав все, что они думают о нарушителе их покоя, в черно-сером, крыльями развевающимся за спиной, плаще, придающим некоторое сходство с их пернатым племенем, черными стрелами взмыла в небо, описала пару кругов и вернулась к прерванному на мгновение разорению поля, которого уже вряд ли коснется крестьянская соха.