— Граф мне не друг, — продолжал меж тем некромант, — а вы для него не важнее грязи под ногами! Приняв от него любой подарок, даже крестьянское рубище, мы сразу же встанем в невыгодное положение. Ситуацию можно вывернуть так, что это не он обратился с просьбой к Ордену, а я явился с желанием услужить «Господину». - последнее слово некромант выплюнул, словно грязное ругательство, даже брезгливо поморщился выражая все свое презрение к подобному титулованию.
Некромант сжал кулаки, с ненавистью уставившись в окно, исполненное в виде цветного витража, изображающего какую-то сцену из Книги Света. Комната, выделенная для его проживания, куда мэтр велел придти своим слугам, едва они подготовятся к торжественному приему не поражала воображение богатством: массивная кровать, шкаф, стены укрытые гобеленами и побитая молью медвежья шкура на полу, но вот окно притягивало взгляд сложностью исполнения и яркими цветами.
— Будь моя воля, этот выродок давно бы отправился на встречу с демонами, где ему самое место! — голос мага выровнялся, наполнился холодными тонами и совершенно исчезло карканье. Насколько дети успели узнать, это могло свидетельствовать либо о том, что идет важный урок либо о крайней степени бешенства. И чем спокойнее голос мага, тем больше он зол.
Раздался стук в дверь и голос слуги, приглушенный толстым деревом сообщил что граф готов принять мэтра Мизери со спутниками. Маг ругнулся, прицепил к поясу ножны с мечом. Укрывший широкие плечи плащ обзавелся законным украшением — золоченой фибулой со скалящимся черепом, а дурацкая шляпа укрыла растрепанные черные волосы. Оглядев детей и поправив шляпу мальчишке, чуть больше прикрыв ему лоб, Бернард немного по другому закрепил, вычищенные замковой прислугой, дорожные плащи, практически обнажив весь правый бок и закрыв левый, словно там находилось скрытое оружие. Немного подумав, таким же образом сместил и свой плащ, полностью закрыв ножны с мечом. Улыбнулся каким-то своим мыслям.
— Ну что же, граф ждет. — уверенная рука распахнула дверь, едва не снеся застывшего в ожидании слугу. — Идем.
Небольшой зал для приемов, залитый светом, врывающимся через витражи окон, не поражал размерами, и полнился каким-то чересчур домашним уютом. В огромном камине потрескивали сухие поленья, не слишком много, просто для придания запаха жилья. Стены, полностью скрытые полотном темно-фиолетовой драпировки, хвастали богатыми гобеленами со сценами битв, многочисленных церемоний и картинами из священных книг. Между ткаными картинами тут и там попадались щиты с гербами различных родов, развешенное оружие самых причудливых форм, щедро осыпанное золотом и самоцветными камнями. Под потолком, на цепях, покачивались кованые люстры, все в потеках воска, с не горящими сейчас свечами, по несколько десятков на каждую. Шкафы, пристроившиеся в дальних углах ломились от книг и свитков, хотя толстый слой пыли, покрывший их, свидетельствовал не о нерадивости слуг (за одно прикосновение к книге, способной поспорить по стоимости с дорогим доспехом времен империи, могли запросто высечь кнутом), а о том что драгоценные фолианты давно не открывали свои секреты пытливому взору. Восточный ковер, потертый, но все еще поражающий яркостью красок укрывал каменный пол перед огромным столом, заваленным бумагами, бутылками из под вина, серебряными и золотыми кубками. За столом, в резном деревянном кресле, больше напоминающем трон, в компании капитана гвардии и лейтенанта, закончивающего доклад, разместился он. Граф Барен. Сиятельный лорд и хозяин огромных земель, раскинувшихся в среднем течении Великой Реки, богатых и плодородных. По слухам, половина всей еды, продающейся в королевстве поставляется из графства. По другим слухам, для прокорма королевских подданных поставляется самая негодная часть урожая, а лучшее уходит в другие королевства и богатые аристократические дома, не способные похвастать столь же удачным расположением, но желающими видеть на своих столах только лучшее. Впрочем распространители последних слухов старались в графстве не появляться, да и в других местах рассказывали о своих догадках с оглядкой. Граф очень не любил клеветы, а король его всячески поддерживал в этом начинании.