— Это школа? — спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.
— Школа, — подтвердила Гвенллиан. — У тебя репейник в волосах.
— Чертополох, — поправил ее Фингалл.
— Хочешь, я выну? — предложила Гвенллиан.
— Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.
«Ха» в шотландском языке означало и «да», и «нет», и «как поживаете?», и «спасибо, хорошо».
— Как сюда записаться? — спросил Фингалл, беря быка за рога.
— Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, — обьяснила Гвенллиан. — Только он очень молодо выглядит, — поспешно добавила она.
— Разберемся, — сказал МакКольм.
— Юбка у тебя очень, — сказала Гвенллиан.
— Что очень? — с интересом переспросил Фингалл.
— Мне бы такую, — сказала Гвенллиан. — Темно-зеленая клетка, с синей полосой… Здорово.
— …ничего проще, — живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. — Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.
— А что за свадьба? — удивилась Гвенллиан.
— Отличнейшая свадьба, — убежденно сказал МакКольм. — Весь север Шотландии всколыхнем.
— Да мы друг друга еще не видели, — слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.
— Пойдем под свет, — потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.
— Я повторяю свое предложение, — сказал он через секунду. — И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.
— Это стихи? — зарделась Гвенллиан.
— В оригинале — да, — сурово сказал Фингалл.
Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.
А вот Мерлин попался в руки Фингалла почти сразу же. Он опрометчиво высунулся из боковой дверцы в арке и сразу же был замечен. «Ха! — громогласно сказал Фингалл. — Где тут у вас профессор, из которого уже песок сыплется? Которому экзамен сдают?» Мерлин, полагавший, что он чудесно выглядел сегодня с утра, опешил и начал копаться в карманах робы, стараясь отыскать билет.
Относительно Гвенллиан Фингалл был с тех пор настолько твердо уверен, что им самой судьбой суждено пожениться, что не обращался больше к ней ни с какими речами на эту тему, считая вопрос решенным.
Едва появившись в классе, Фингалл сразу же затеял беседу с валлийцами относительно воинской доблести их предков. Среди тихих валлийцев он выделялся как смерч на фоне неба.
— Почему валлийцы всегда проигрывали все битвы? — напрямую спросил он. — Вы что, не умеете драться?
— Нет, ну почему же? — робко попытался возразить Афарви. — …А разве все?
— Назовите хоть одну битву, которую бы вы не проиграли, — требовательно сказал МакКольм.
— Э-э… Да, странно, — задумался Афарви. — Но все ведь знают, что наши предки всегда очень храбро шли на бой!..
— Очень храбро шли на убой, — решительно подытожил МакКольм.
И МакКольм принялся за учебу — не менее решительно, чем за все, что он делал в своей жизни. На наследии фоморов профессор Финтан хотел было показать всем, какими рисунками украшен знаменитый котел Дагды, но оказалось, что котел ужасно закопчен. Финтан покачал головой и велел его отчищать. Огромный котел перевернули и целый урок драили всем, чем ни попадя. Когда стала видна чеканка на серебре, время урока подошло к концу. Фингалл МакКольм смутно вздохнул. Он надеялся на что-то большее, но не подал виду.
На истории Британии Мерлин мутил воду. Он пытался рассказать об избрании одного из королей. «И вот, представьте себе, накануне коронации я на своем пони въезжаю в Лондон… да, любил я в то время пустить пыль в глаза!.. На мне балахон такой… серый с зеленоватым отливом… из очень прочного шелка. Практически парашютного. Сейчас такого шелка уже не делают. Да-а… Народ меня обожает. Все бегут за мной, стишок такой выкрикивают… мол, «Мерлин, Мерлин, длинный нос…» Ну да бог с ними. Словом, легенды обо мне слагают». После этого урока МакКольм вышел с довольно странным выражением лица.
После уроков Ллевелис взялся отвести Фингалла к Курои — ему надо было договориться о сдаче всех долгов.
Курои гонял чаи. Перед ним стояла большая кружка, и он помешивал в ней бронзовой палочкой, на конце которой была когтистая лапа.
— Извините, профессор, а какой учебник мне взять? Я на первом курсе, — выпалил МакКольм. — И можно узнать, какие темы я уже пропустил?
— Что-о?! — спросил Курои, машинально принимая свой истинный облик. Посох его превратился в копье, и он метнул под ноги МакКольму молнию, от удара которой по полу зазмеились трещины. — Я занимаюсь с вами полтора месяца, и вы только сейчас озаботились проблемой учебника?..
Ллевелис ожидал под дверью и, услышав грохот, приготовился уже приводить перепуганного Фингалла в чувство. Тот выскочил ровно через минуту и, уставившись на Ллевелиса во все глаза, воскликнул:
— Ллеу! Профессор метнул мне под ноги настоящую молнию и превратился в великана!
— Ты не думай, — начал Ллевелис. — Это он так, ничего личного…
— Да Ллеу же! — нетерпеливо сказал МакКольм, и только сейчас Ллевелис понял, что шотландец сияет от счастья. — Наконец-то я увидел здесь хоть что-то необычное!!!
И когда в тот же вечер Фингаллу довелось увидеть, как Змейк беседует в сумерках на галерее с болотными огнями, а архивариус Хлодвиг присаживается на перила, и через мгновение с перил вспархивает и скрывается в сумеречном небе большая сова, это окончательно укрепило его хорошее мнение о школе и убежденность в том, что он попал куда следует.
Дион Хризостом, родоначальник второй софистики, любил провести вечер в кругу старших учеников, обильно заливая хорошим вином скорбь о гибели древней Эллады. С утра, проснувшись в не очень хорошем самочувствии, он небрежным жестом отменял все занятия по древнегреческому, а пришедшим призвать его к порядку коллегам говорил:
— Какие сегодня могут быть уроки? Сейчас время каникул! Как раз четвертого числа — праздник Посейдона, седьмого — праздник в святилищах Аполлона Кипарисия и двенадцати богов!..
Дион, окруженный учениками, прохлаждался в Винной башне, в перистиле — скромном дворике, окруженном колоннадой три на четыре колонны, который он потребовал соорудить себе на греческий манер. Перед глазами Диона на дне небольшого бассейна был выложен мозаикой календарь, и он наловчился, почти не глядя, справляться с ним и, не сводя, казалось бы, взгляда с собеседника, сыпать в изобилии названиями полузабытых древнегреческих праздников разного калибра и именами богов с такими эпиклезами, что все только диву давались:
— А праздник Диониса Сминфейского, по-вашему, вздор? — вопил он. — К тому же близятся анфестерии!..
Против анфестерий возразить было нечего, все расходились.
Но однажды Диона вывели на чистую воду. Во время очередных Дионовых каникул и очередной перебранки его с коллегами кто-то из старших учеников Диона случайно стал напротив нагло развалившегося на скамье учителя и заслонил от него бассейн, а вместе с ним и календарь. Дион некоторое время юлил, мялся, тянул время, наконец с досады запустил пустым кубком в незадачливого ученика, заслонявшего мозаику, и, понося всех гекзаметром, пошел проводить урок.
Фингалл МакКольм ускоренно досдавал материальный быт фоморов — вязал рыбацкие сети, смолил лодку и выстругивал детскую колыбель. Закончив и отполировав колыбель, он выпрямился посреди засыпанного стружкой дворика и показал ее случайно оказавшейся поблизости Гвенллиан. «Вот, — сказал он бесстрастно. — Теперь хорошо было бы кого-нибудь туда положить». Гвенллиан зарделась и убежала.